Фурцева была совершенно права: Суслов, в отличие от Демичева, положительное решение по данному скользкому вопросу не принял бы ни в жизнь.
Случались и конфликтные ситуации, но опять-таки Петра Ниловича Екатерина Алексеевна могла уломать. Когда весной 1974 года Демичев выступил против постановки «Игрока» Сергея Сергеевича Прокофьева в Большом театре СССР, Фурцева добилась того, что спектакль состоялся[395].
Вопреки мнению мемуаристов, Демичев никогда бы не позволил Фурцевой себя запугать. Петр Нилович вообще мало кого и чего боялся. Однако Демичева можно было убедить. И махровым ортодоксом, в отличие от Суслова, который руководствовался исключительно решениями ЦК и атавизмом «классового чутья» и «революционной целесообразности», Демичев не был.
Механизм «согласования» действий Фурцевой с руководством на Старой площади был достаточно сложным. Екатерина Алексеевна направляла в ЦК КПСС записки, которые поступали в Отдел культуры ЦК. Там записки рассматривали и направляли секретарям ЦК с приложением мнения Отдела за подписью его начальника или зама. Секретарь или секретари ЦК, если в связи с особой важностью вопрос сразу же не согласовывался с Михаилом Сусловым, рассматривал(и) записки, накладывал(и) на них резолюции, о которых сообщалось начальнику Отдела культуры ЦК с последующей отправкой на исполнение в Министерство культуры СССР[396].
Собственно, решение наиболее ответственных вопросов шло в треугольнике: министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева (первый заместитель министра Александр Николаевич Кузнецов) — начальник (заместитель начальника) Отдела культуры ЦК КПСС — секретарь (секретари) ЦК. В редких случаях, как правило, когда решались проблемы финансирования отрасли, Фурцева обращалась напрямую к первому (Генеральному) секретарю ЦК.
Следует особо отметить реакцию Михаила Суслова на записку в ЦК КПСС Семичастного от 6 июня 1962 года о подготовке гастролей балета Большого театра в США. Председатель КГБ составил ее на основе «данных», поступивших от «членов коллектива» театр [397]. Податели выражали беспокойство (то есть, говоря прямо, они кляузничали в Комитет госбезопасности на Екатерину Алексеевну и ее команду) по поводу намерения Минкульта привлечь к участию в гастролях художественного руководителя балета Леонида Михайловича Лавровского, характеризуя его как необъективного консерватора, занятого главным образом саморекламой и зажимавшего других талантливых хореографов. (Действительно, Лавровский активно балетмейстеров критиковал, а «зажимал» Асафа Михайловича Мессерера — еще одного из реформаторов мужского танца в балете. Так, в 1963 году Лавровский не пустит в Лондон «Класс-концерт» Мессерера, который на гастролях шел первым номером, — под тем «благовидным» предлогом, что музыка-де плоховата[398].) При этом некие «авторитетные работники театра»[399] продвигали в руководители гастрольной труппы Галину Сергеевну Уланову, которая пользовалась в коллективе заслуженным авторитетом не только как балерина, но и как хороший организатор.
Получив это послание, Михаил Суслов дипломатично предложил 7 июня начальнику Отдела культуры Дмитрию Поликарпову «посоветоваться с Министерством (заглавная буква Суслова. — С. В.)»[400]. В данном случае Михаил Андреевич явил себя продолжателем традиции, заложенной Владимиром Ильичом Лениным, — направлять документы с жалобами на ведомства руководящим кадрам этих самых ведомств «на отзыв». В любом случае резолюция Суслова хорошо иллюстрирует механизм взаимодействия ЦК, КГБ и Минкульта. Впрочем, ряд вопросов культуры и искусства, решение которых могло иметь большой международный резонанс (к примеру, о посещении и гастролях в СССР Игоря Федоровича Стравинского в 1962 году), наряду с Отделом культуры ЦК КПСС, направлялся на «экспертное» заключение и в Международный отдел ЦК КПСС[401].
Распоряжение Совета Министров СССР об оплате труда Г. С. Улановой. 21 марта 1960 г. [РГАЛИ]
Обратим внимание на тот факт, что, когда в 1962–1963 годах проводилась серьезная реорганизация руководства идеологической работой и культурой, Минкульт СССР вполне могли и упразднить, что стало бы окончательным крахом Фурцевой. Однако, вопреки ожиданиям отдельных «товарищей» по Президиуму ЦК, жаждавших крови Екатерины Алексеевны, на заседании Президиума, впервые более чем за год состоявшемся в ее присутствии, 25 апреля 1963 года, Никита Сергеевич четко заявил: