Такое можно было услышать от каждого второго советского руководителя. Справедливости ради отметим, что Фурцева не занималась здесь демагогией. Формализм действительно был ей чужд, а оживить работу министерства она намеревалась налаживанием диалога с интеллигенцией:
— К творческим работникам должны быть подход, внимание, хорошее отношение, [надо] уметь с ними разговаривать, — наставляла товарищей Екатерина Алексеевна. — Ведь когда у творческого работника хорошо на душе, он сделает всё: он создаст хорошее музыкальное произведение, поставит хороший спектакль. Поэтому — располагать людей, работать с художниками на здоровой основе, приближать их к себе, бороться за людей. Я, наверное, докладов 20 сделала, и мне задавали вопрос: «Почему Евтушенко из партии не исключили?» — Исключить из любой организации труда большого не стоит. Но приблизить человека, чтобы он был до конца советский, партийный, — это сложнее. Наша задача состоит в том, чтобы бороться за людей, чтобы они стояли на правильных позициях, которые перед ними поставлены. А для этого требуется инициатива, инициатива и еще раз инициатива.
В заключение она еще раз подчеркнула, что «надо спокойно строить отношения — добрые, принципиальные отношения с интеллигенцией, чтобы в министерство люди приходили, чтобы нуждались в министерстве, нуждались в советах»[431].
Видимо, далеко не все работники Минкульта разделяли установки Фурцевой: считать себя вершителями судеб творческой интеллигенции было привычнее и приятнее. Однако за годы работы в министерстве Екатерина Алексеевна не уволила ни одного человека[432]. Это при том, что еще до ее «воцарения», 27 января 1960 года, заместитель министра культуры СССР — будущий первый зам Фурцевой — Александр Николаевич Кузнецов констатировал на заседании парткома министерства: «Мы представляем [собой] инструмент в руках аппарата ЦК. Мы не обычный министерский аппарат. Надо прямо сказать, что если кто не будет заниматься и [будет] отставать в идейном уровне, придется пересматривать состав работников»[433].
Поскольку в структуре центрального аппарата Министерства культуры СССР уже не предусматривались главные управления и оставались только управления, 19 октября 1963 года Совет Министров СССР принял постановление, в соответствии с которым большинство из 215 подведомственных предприятий, учреждений и организаций подчинялось министерству непосредственно. Для руководства однородными предприятиями в системе министерства насчитывалось всего три хозрасчетных объединения: «Союзцирк», «Мелодия», «Союзтеатрпром». С одной стороны, это было благом, поскольку во властной иерархии не было лишних «этажей», а с другой стороны, заставляло Екатерину Алексеевну и ее заместителей руководить одновременно столь большим количеством подведомственных предприятий, что, разумеется, приходилось «выстраивать приоритеты». Как водится, министр находилась в постоянном напряжении, поскольку она была вынуждена лично вникать в огромный массив документации. Это без учета необходимости выезда на места для просмотра театральных «продуктов» и «полуфабрикатов»[434].
Выступая 14 ноября 1963 года на отчетно-выборном партсобрании Министерства культуры СССР, Фурцева констатировала необходимость серьезного улучшения организации работы в отделах:
— Я не хочу вас упрекнуть, ни одного человека я не могу упрекнуть, что он недобросовестно или плохо работает, у меня нет таких данных, но работа у нас такова, что текущие вопросы могут так давить, что главное упускается. Меня, даже министра, иногда так захлестнет текущая работа, что пройдет день, две недели, я анализирую, что за это время я сделала, и выходит, что ничего не сделала.
Признание, надо заметить, выглядело весьма рискованным и вряд ли мобилизующим подчиненных. Чтобы не сказать — саморазоблачительным.
— Поэтому, — продолжала Фурцева, — нужно обратить внимание на организацию работы, не упускать из поля зрения главного, для чего мы существуем, а мы существуем для того, чтобы направлять работу учреждений культуры, не упускать то, что нужно в идейном смысле[435].