– О чём вы кричите так, паскудные бабы? Я только задремала… так нет чтобы дать мне покой – принялись орать. Я вас ужо! – раздался гневный окрик государыни.
– Ваше величество, не осмелилась бы я возвысить голоса, коли бы дело шло про мои делишки, а то – отпусти, государыня матушка, вину мою невольную – по горячности, что не выдержала, высказала Анисье Кирилловне правду-матку насчёт дела вашего береженья… Тут паскудный Лакоста, предатель, взводит на ваших верных слуг заведомые лжи, с тем чтобы прикрывать своё воровство. Попался он мне не пять, не десять раз, в подслушиванье того, что говорите у себя. Выслушивает это всё и передаёт, мерзавец, Чернышихе, что под тебя, государыня, сами вы известны, как в недавнее время, при покойнике, подрывалась и клеветы возносила. И направила она, пакостница, с Ягужинским Павлушкой, донос на Монса несчастного… А вы, государыня, досель эту пакость терпите и жалуете и извести не повелите такую гадину, как шут, например… А Анисья Кирилловна его словам веру даёт и мне выговаривает, зачем, дескать, неладно молвила. Коли я, государыня, не токмо ничего не молвила, а, просто сказать, вот те Христос, и во сне не грезила, что он, лгун, на меня взводит. А причина известная: надо ему что ни на есть измыслить, из боязни, что я терпеть не буду, а выскажу, как ловлю его на шпионстве. Притаится, гадина, в тёмном углу, за дверью; и не видно его, а он целые часы простоять может и всё выслушивает, что ваше величество у себя…
– Замолчи… довольно! Анисья Кирилловна, не мешайся не в своё дело. А с Лакостой я велю расправиться Ушакову: пусть допытается, для кого он за нами шпионит. Тут кроются скверности! И если обнаружатся какие-нибудь из твоих свойственников, Анисья Кирилловна, я подумаю, что и ты с ними заодно, коли заступаешься за шпиона.
Гнев государыни проявился теперь в такой силе, что Анисья Кирилловна хотела уйти, давая державному гневу уходиться. Вышло противное: гнев Екатерины I получил новую пищу, переменив направление. В уме государыни возникло мгновенное подозрение, что девица Толстая, преданность которой ей была уже давно вполне известна, уходит, чтобы предупредить сторонников о предстоящем допросе Лакосты. Государыня сильным движением руки остановила свою любимую спутницу в разъездах и постоянного секретаря, едва произнеся в ярости:
– Куда? Шашни, видно, раскрываются? Так надо дать знать, что я велю за шута приняться!
Анисья Кирилловна опустилась на колени и зарыдала от обиды. Горе в эту минуту заставило девицу Толстую всё забыть, предавшись неудержимой скорби. Слёзы на Екатерину Алексеевну всегда производили сильное действие, и этот поток слёз с громким всхлипываньем скорее, чем можно было ожидать по силе гнева, переменил его на милость и даже – чуть не на нежность к старому другу. Государыня положила обе руки свои на плечи Анисьи Кирилловны и сама склонила голову к плечу её, успокаивая её.
Не скоро, однако, успокоилась и при таком искреннем проявлении сочувствия девица Толстая. А успокоившись, она прежде всего высказала, что хотела уйти, заметив гнев её величества, не считая своевременным оправдываться и думая выждать время в своей комнате.
– Вы знаете, дальше вашего дома мне и уходить некуда, – закончила она свою речь, целуя милостиво протянутую ей руку монархини.
– Однако согласись, Анисья Кирилловна, – оправдывая свой справедливый пыл, спокойно теперь говорила государыня, – не могу же я быть хладнокровной, услышав такие вещи от Ильиничны!.. И ты, и она, я знаю, мне одинаково преданы. За эту преданность я и спускаю Ильиничне подчас и дерзкие слова. Любовь ко мне, как и теперь, заставляет её высказывать, что я, по рассеянности и доброте своей, не замечаю врагов, а они не унимаются, все шипят втихомолку. Клеветы плетут… подмётные письма пускают в народ… Подслушивать без дела ведь не станет же человек? И где подслушивать?.. Что у меня делается и говорится?! Лгун Лакоста всегда был … клеветал мне на женщин моих… на Ильиничну особенно, не раз… сколько я помню. Да и на тебя доводил мне, кажись, что ты бываешь у Петра Андреича[36] и там судишь да рядишь, как я обращаюсь со внуком[37]… что не люблю я его и хотела бы извести. Так после таких наветов, которым я не верила и не верю, разумеется, как же ты придаёшь какую бы то ни было веру словам этого мерзавца на Ильиничну?
– Я, государыня, Авдотью Ильиничну только предупреждала, что неладное взводит на неё шут. Что он подслушивает, и я, государыня, заприметила не раз. Да и сегодня ещё, ваше величество, как вам докладывал Иван Балакирев про посланца Анны Ивановны, а тот один сидел в передней уже без Дитрихса, – откуда ни возьмись этот самый Лакоста; подсел к курляндцу – и ну шушукать. Пришёл Иван и прогнал мерзавца. Да и дверь запер вторую – к цесаревнам на половину. Увидевши это самое, я стала говорить Авдотье Ильиничне, как этот шут теперь повадился к нам шмыгать. И откуда он, говорю, возьмётся… вдруг, должно быть, подслушивает – забирается в тёмное место али в шкап. Ну где его найдёшь?.. Ведь притаится, проклятый, говорю. Вот ономнясь меня завидел – должно полагать, собирался подслушивать, – да я его окликнула, с лестницы он спускался потихонько. Он ко мне: начал наговаривать на тебя, Авдотья Ильинична, то и то доводить… А она, не вслушавшись, что говорю по дружбе, а не в перевод, учала мне укоризны делать… что я её выдаю будто… что она не такая… Ну и распелась не по разуму. А ваше величество тут и крикнули на нас.
36
Толстой Пётр Андреевич (1645 – 1729)-дипломат, государственный деятель, с 1718 года граф. После смерти царя Фёдора Алексеевича был комнатным стольником при царе Иване. После свержения Софьи (1689) отправлен воеводой в Великий Устюг, где в 1694 году принимал Петра на его пути в Архангельск. Очень угодил ему, и Пётр взял его в первый Азовский поход. Был затем послом в Турции (1702 – 1714). Вернул в Россию бежавшего царевича Алексея и участвовал в следствии по его делу (1717 – 1718). Стал сенатором, действительным статским советником, затем – президентом коммерц-коллегии и начальником Тайной розыскных дел канцелярии (до 1726 г .). В 1727 году в результате интриги А. Д. Меншикова был сослан на Соловки.
37
Внук Екатерины I (точнее – внук Петра I) – Пётр II (1715 – 1730). Он был сыном царевича Алексея Петровича и принцессы Софьи-Шарлотты Вольфенбюттельской. Екатерина I завещала ему престол, но когда он был объявлен царём, власть фактически сосредоточилась в руках у А. Д. Меншикова, пока он не был свергнут дворянской оппозицией.