Ну, и касаемо остального Христиан понаписал немало ерунды: дочери не следует сближаться ни с кем при русском дворе, не заводить там знакомств, не вмешиваться в дела государственного управления, вообще ими не интересоваться…
Одно слово – полковник из захолустья! Фикхен, конечно, поблагодарила папеньку за мудрые советы – но во всем потом поступила с точностью до наоборот. Как всякий здравомыслящий человек, прочитавший эту бредятину…
И небольшая группа путешественников тронулась в путь: четыре дрянненькие кареты тащатся по прусскому захолустью, где невозможно найти лошадей, кроме крестьянских кляч, где останавливаться на отдых приходилось чуть ли не в чистом поле. Снега в тех местах еще не было, но в России он уже, доходили слухи, выпал, а потому к каретам были предусмотрительно привязаны еще и сани: хорошенькую картинку наблюдали местные землепашцы и почтмейстеры…
Но вот они достигают Риги – и все меняется самым волшебным образом! Начинается сказка, феерия! По крайней мере, с точки зрения девочки из захолустья…
У городских ворот мать и дочь встречают в полном составе все гражданские и военные власти во главе с вице-губернатором князем Долгоруким. Обеих пересаживают в парадную карету и торжественно везут во дворец для приемов под гром пушечного салюта. Роскошно обставленные залы, часовые в ярких мундирах у каждой двери, барабанная дробь (опять-таки в честь приезжих), расшитые золотом мундиры, великолепные платья, сияние бриллиантов… Даже когда Иоганна с дочерью на другой день идут обедать, снова бьют барабаны, им вторят трубы, флейты, гобои… Сказка!
Немецкие простушки еще представления не имеют, что все это – присказка, такое же захолустье, но не померанское, а российское. Сказка будет впереди…
В Петербург они едут уже в другой карете – в личной карете Елизаветы, запряженной двенадцатью лошадьми. Восхищенная Иоганна оставила их подробнейшее описание: ярко-красные, украшенные серебром, внутри обиты куньим мехом, застелены шелковыми матрасами, атласными одеялами, такие длинные, что можно лежать… Да, это вам не Цербст и не Штеттин! А вокруг скачет отряд лейб-кирасир, и еще камергер князь Нарышкин, и шталмейстер, и офицер лейб-гвардии Измайловского полка, и метрдотель, а следом тянется длинная вереница экипажей попроще, набитых поварами, кондитерами, лакеями, фурьерами, ключниками, да еще специальный человек, который тем и занят, что варит кофе, да еще конюхи в немеряном количестве, и лейб-гренадеры… Феерия!
Несколько дней их держали в Петербурге, прежде чем отправить в Москву, где пребывала Елизавета. Причина обезоруживающе проста: немок нужно было приодеть ! Каждая из них везла с собой всего-то навсего три платья – шитых в Штеттине, безнадежно далеком от новинок высокой моды…
Там, в Петербурге, Иоганне пришлось пережить немало тревожных минут. Доброжелатели ей моментально нашептали, что дело может еще и сорваться: канцлер Бестужев все еще надеется добиться своего, продавить саксонскую Марианну. Вроде бы он намерен сыграть на том, что между Петром и Софьей очень уж близкое родство, делающее по русским правилам невозможным их брак. И вроде бы намерен это озвучить с помощью новгородского епископа Амвросия, которому, вот совпадение, некие щедрые саксонские господа уже подарили от чистой души аж тысячу рублев…
Короче, снова неизвестность! Все писано вилами по воде, построено на песке…
Знатных гостий приодели как следует – и повезли в Москву. Уже неподалеку от Белокаменной произошел несчастный случай. Открытые дворцовые сани, запряженные шестнадцатью резвыми лошадьми, во весь дух проносились по какой-то деревеньке – и, раскатившись на повороте, ударились об угол дома. С крыши сорвались два тяжелых железных бруса и рухнули – и обрушились прямо в сани!
Двоих гвардейцев Преображенского полка, сидевших на козлах, форменным образом снесло, разбило головы. Иоганну задел конец одного из брусьев – но богатая шуба смягчила удар, и герцогиня нисколечко не пострадала. Что до Фикхен, ее не зацепило вообще, она даже не проснулась!
В подобных случаях люди прошлых столетий с умным и многозначительным видом изрекали:
– Провидение сохранило этого человека ради будущих великих свершений!
Может, они были совершенно правы?
В тот же вечер Елизавета встречает гостей в Головинском дворце (на деле – этакой деревянной «времянке», на которые был так богат тогдашний придворный быт). Петр Федорович, нарушая этикет, бежит в комнаты гостий и, даже не дав им снять шубы, приветствует «самым нежным образом».