За время своей власти и близости к трону братья Зубовы запаслась громадными недвижимыми имуществами и сколотили «на черный день» многие миллионы рублей. Всевозможные знаки отличия и почести градом сыпались на их юные, но порочные головы. Особенно усердствовал австрийский император Франц II, который возвел этих архиплутов и разбойников в германский княжеский сан. Этот факт наглядно покалывает, что уже в те времена абсолютизм, высасывающий последнюю каплю крови из народов, был во всех странах солидарен между собой и не делал никаких национальных различий.
Только что переданное является ярким примером грубой чувственности и извращения общественных нравов, какой когда либо встречался в истории морали позднейших веков. Разве только в древней истории кое-где можно встретить что-либо подобное этому разврату и грубому насилию над подданными.
Двор «великой» Екатерины представляется историку, изучающему Россию, громадным очагом нравственной заразы, которая от ступеней престола разносилась во все слои русского общества, не щадя даже и крепостного мужика, развращая всё попадающееся ей на пути.
Да можно ли ожидать от средних и низших классов русского общества чего либо более нравственного и возвышенного, когда они в течении нескольких царствований подряд были постоянными свидетелями гнуснейших заговоров, насилий и убийств, обирались до последней рубахи, чтобы содержать их властительницам полчища любовников, которые, в свою очередь, сами грабили и наказывали кнутами их же кормивший народ.
Тлетворная атмосфера, разносившаяся повсюду из этого очага, была столь заразительна, что всюду, где только проявлялись проблески «порядочности» и «нравственности», немедленно применялись насмешки, соблазны и прочие средства, имевшие целью сравнять всё общество на поприще разврата.
Систематически развращались не только средние классы общества, но даже и собственные дети Екатерины. Так напр. рассказывают, что просто от праздности императрице захотелось однажды узнать, способен ли её сын Павел иметь потомство… И вот, нисколько не затрудняясь, пятнадцатилетнего наследного князя сводят с весьма миловидной бабёнкой — и, действительно, по прошествии требуемого срока, Павел оказывается способным быть отцом и производит на свет сына!
Первая супруга Павла, Наталия Алексеевна, будучи еще невестой, в дороге из Москвы в Петербург влюбилась в сопровождавшего ее молодого офицера и впоследствии продолжала с ним отношения, к которым Екатерина отнеслась весьма терпимо и даже покровительственно. Вторая супруга Павла, вюртембергская принцесса Мария Феодоровна, отличалась большим целомудрием и на все соблазны отвечала с большим упорством. Такое своенравное целомудрие не могло нравиться её властительной теще, а потому, когда Екатерина увидела, что молодая наследница намерена, вопреки общему течению, оставаться твердой в своих решениях, она стала донимать ее и её супруга тем, что привлекла в свой развращенный круг их детей и ограничивала материальные доходы наследной четы, не жалея в то же время миллионов для своих сутенеров.
Не знаем, насколько справедливы слова Массона, говорящего, что русское общество в дня Екатерины представляло из себя ничто иное, как «громадный бордель». В пределах же так называемого «порядочного общества» отношения полов, правда, достигли необыкновенной примитивности, и поощряемые свыше к различным гнусным выходкам мужчины и женщины всех возрастов стремились в какой то лихорадочной гонке перещеголять друг друга остроумием и изобретательностью в разврате.
В Москве даже образовался специальный «орден» под именем «Физического клуба», члены которого принадлежали к самому высшему слою общества. Операции этого «ордена» заключаюсь прежде всего в сытном ужине с чрезмерными возлияниями, после чего приступали к «разыгрыванию марочек».
И вот после «розыгрыша» начинались отвратительнейшие оргии, среди которых братья теряли стыд перед своими родными сестрами, отцы перед дочерьми, жены перед мужьями… всё старалось наслаждаться и не отставать от общего инфернального порыва скотских инстинктов, охватывавшего в такие минуты всё общество и превращавшего его в какой то сонм адских бестий. Подобные же общества открывались то в Петербурге, то в других городах России.
В Петербурге, напр., по словам того же Массона, простота нравов доходила до того, что посереди города, в притоках Невы, мужчины и женщины купались вместе, и обывательские дочки, которых иногда родители не пускали на публичное посрамление, премило любовались из своих окон на те чисто животные сцены, какие совершались на реке.