От постоянных попреков, от тоски, от несвободы у Екатерины начали случаться нервные болезни: то у нее сильно болели зубы, то голова, то ее мучили желудочные колики, причем без явной физической причины. Временами у молодой женщины случались приступы тошноты и сильнейшей головной боли. На следующий день все проходило, оставляя только сильную слабость. К тому же она все еще ощущала последствия страшного плеврита, перенесенного ею сразу по приезде в Россию. Порой у нее даже шла горлом кровь.
Однажды молодую женщину довели до такой сильной степени отчаяния, что она стала помышлять о самоубийстве. После очередной грубости со стороны супруга Екатерина решилась покончить с собою. Жизнь полная волнений и несправедливостей привела ее к мысли, что никакого выхода из бедственного положения нет и что смерть предпочтительнее такой жизни. Екатерина взяла большой нож и собиралась вонзить его себе в сердце. К счастью, нож оказался настолько тупым, что не осилил даже корсет. На вторую попытку не хватило времени, потому что в комнату вошла одна из горничных. Она немедленно схватилась за нож и отобрала его у великой княжны. Умная и добрая девушка относилась к Екатерине с симпатией и всячески старалась заставить ее отказаться от этой неслыханной мысли, пустив в ход все утешения, какие могла придумать. Понемногу Екатерина раскаялась в своем поступке и заставила и саму девицу поклясться, что она не будет о нем говорить, что та и сохранила свято.
Екатерина умела превозмогать физическую немочь, выглядеть бодрой, даже если голова раскалывалась от боли, и завоевывать симпатии, причем даже тех, кто был приставлен к ней недругами. «Все люди, которых ставило вокруг меня самое отъявленное недоброжелательство, в очень короткое время становились ко мне невольно благосклонными, и, когда их не настраивали и не возбуждали их снова, они действовали вопреки расчетам тех, кто ими пользовался, и часто поддавались склонности, которая влекла их ко мне, или, по крайней мере, интересу, который я им внушала; они никогда не видели меня надутой или нахмуренной, но всегда готовой пойти навстречу малейшему шагу с их стороны. Во всем этом помогал мне мой веселый нрав, потому что все эти Аргусы часто забавлялись речами, с которыми я к ним обращалась, и мало-помалу невольно переставали хмуриться», – писала она. Но, конечно, дело было не только в приятных речах: Екатерина подкупала своих недругов, делая им подарки. Денег у нее было мало, и молодая женщина поневоле влезала в долги. Ее упрекали в излишней расточительности, в том, что она деньгам счету не знает, но Екатерина хорошо все продумала и загадывала на долгие годы вперед. Она верила, что когда-нибудь придет ее час.
Глава пятая
Блеск и нищета
Георг Гроот. Портрет Елизаветы Петровны с арапчонком. 1743
Луи Каравак. Портрет Елизаветы Петровны в мужском костюме
Вигилиус Эриксен. Портрет Екатерины в форме Преображенского полка. 1762
Праздники, балы, маскарады…
Излишние расходы были связаны еще и с тем, что Екатерина то и дело участвовала в придворных праздниках, которые Елизавета очень любила. Когда двор приезжал в Москву, время проходило в комедиях, придворных балах и маскарадах.
Балы эти были поистине грандиозны! Один из маскарадных дней был только для двора и для тех, кого императрице угодно было допустить; другой – для всех сановных лиц города, начиная с чина полковника, и для тех, кто служил в гвардии в офицерских чинах; иногда допускалось на этот бал дворянство и наиболее именитое купечество. Придворные балы не превышали числом человек полтораста-двести; на тех же, которые назывались публичными, бывало до восьмисот масок.
Елизавета – тонкая ценительница моды и покровительница искусств, сумела свой двор сделать одним из самых элегантных в Европе. Придворные соревновались между собой в роскоши. И мужские, и женские костюмы поражали яркостью тканей и обилием золоченых украшений в полном соответствии с модой того века. Сейчас придворные костюмы показались бы нам перегруженными деталями, излишне раззолоченными. Современник рассказывал: «Галуны на одежде являются уже чем-то обычным, их кладут на травчатый бархат и чаще всего зигзагом или богатым шитьем, а все платье состоит из золотых и серебряных тканей, иногда с вытканными цветами. Рыцари начинают украшать свои орденские знаки алмазами и носить на груди вышивку жемчугом. Обер-камергер[8]… выделяется среди всех прочих, ибо по торжественным дням его орденский знак, звезда на груди, застежки на плече и шляпе, ключ, шпага, пуговицы на сорочке и пряжки обуви сплошь усыпаны бриллиантами».