Русско-китайские отношения в анализе Воронцова тоже не слишком удивят нашего современника: «Между Российским и Китайским государствами постановлен вечный мир и дружеская пересылка с обеих сторон… Продолжается с китайскими людьми купечество на границе… Постановлено отправлять из России в столичной китайской город Пекин для торгу караваны с казенными товарами. При нынешних обстоятельствах надобно с Китайским двором мир продолжать и от всяких раздоров по возможности уклоняться».
Для русской истории максимально важной оказалась финальная часть анализа от Михаила Воронцова. Посвящена она отношениям с Портой Оттоманской — османской Турцией, которая тогда владела и Крымом, и всеми землями, что мы сегодня именуем Новороссией, от Молдавии до Кавказа. Черное и Азовское моря тогда были внутренними водами турок, и отношения со Стамбулом складывались непросто. «Порта Оттоманская и ныне может вредить России», — пишет Воронцов, особо подчеркивая «знатную инфлюенцию», т. е. серьезное влияние турок на дела в Польше и на юго-западе, а также опасность со стороны Крымского ханства. Ханы, по словам Воронцова, «оказывают себя во всех случаях к России злонамеренными, соседство их для России несравненно вредительнее, нежели Порты Оттоманской».
Если с Османской империей царскую Россию связывала сложная система отношений, где переплелись и войны, и мирные трактаты, и постоянное соперничество с постоянно же растущей взаимной торговлей, то крымские вассалы турок частенько не вписывались в эту систему сложного баланса крупных геополитических игроков. Как раз весной 1762-го крымский хан вопреки русско-турецкому договору начал строить укрепления в устье Днепра и перекрыл логистику купцам, следовавшим из Турции в Россию, требуя непременной разгрузки их кораблей в портах Крыма. Для русской безопасности и внешней торговли на южном направлении это был чувствительный удар.
Одновременно хан предъявил претензии на земли вокруг новой русской крепости Святого Дмитрия — это будущий Ростов-на-Дону, а святой Дмитрий, в честь которого названа была крепость, это именно епископ Дмитрий из Ростова Великого, тот самый, с которым в начале XVIII века так любил посидеть за рюмкой ростовский воевода Илларион, отец Михаила Воронцова. Так что у старого канцлера оказались и личные счеты с крымским ханом. Воронцов весьма настойчиво констатировал: «Доколе Крым останется в турецком подданстве, то всегда страшен будет для России». При этом канцлер вполне точно прогнозировал упадок Османской империи: «Примечается, что турецкая держава через вселившуюся нежную и роскошную жизнь и от внутренних беспорядков приходит в изнеможение и упадок».
Отсюда Михаил Воронцов выводил вполне четкую программу: Крым сначала должен стать нейтральным — «ни от кого бы зависим не был», а затем оказаться «под Российскою державою». Присоединением Крымского полуострова, по мнению канцлера, «не токмо безопасность России надежно и прочно утверждена была, но тогда находилось бы Азовское и Черное море под ея властью, и под страхом ближние восточныя и южныя страны, из коих неминуемо имела бы Россия, между прочим, привлечь к себе всю коммерцию». И до Воронцова русская монархия не раз обращалась в сторону Крыма. Первые попытки прорваться к полуострову и на полуостров были еще при Иване Грозном, затем многовековая борьба, то затухая, то разгораясь, долго и трудно шла на его дальних подступах.
Провалились крымские походы царицы Софьи, царь Петр I также в итоге потерпел неудачу с попытками закрепиться в Приазовье и Причерноморье. Лишь в молодости Воронцова, в 1736 году, русская армия под началом фельдмаршала Миниха впервые взяла штурмом Перекоп и дошла до Бахчисарая, отомстив за многочисленные набеги и сожжение Москвы. Но до записки Воронцова все действия в сторону Крыма были лишь реакцией на враждебную активность турецких вассалов. Именно Воронцов впервые сформулировал предельно четкую программу «покоренья Крыма». Царица Екатерина II откровенно не любила старого канцлера, но столь же откровенно считала его весьма искушенным политиком.
В том июле, 1762 года, едва получив полноту власти, она явно очень внимательно прочла анализ Воронцова. И далее всё в нашей истории было именно так, как писал Михаил Илларионович: в 1774-м турок заставили признать независимость Крымского ханства, а через девять лет последовало и полное присоединение полуострова к России. Сам Михаил Воронцов этого уже не увидел, он умер в Москве в 1767 году. Впрочем, в Крыму канцлер пусть и не лично, но все же проявился и был увековечен на века. Наверняка многие знают замечательный и необычный дворец в крымской Алупке у подножия горы Ай-Петри. Почти сказочный замок, причудливо соединяющий в себе переходы от западноевропейской готики к восточно-исламскому мавританскому стилю. Это Воронцовский дворец, один из красивейших памятников Тавриды — его построил Михаил Воронцов. Только не Илларионович, а Семенович — доблестный ветеран 1812 года, генерал-губернатор Новороссии и внучатый племянник Воронцова.
Деятельность и личность императрицы Екатерины II традиционно оцениваются в положительном ключе. При ней к России были присоединены обширные территории: Белоруссия, Литва, юго-западная часть, Северное Причерноморье, Крым, Кубань. Армия и флот одерживали победы, а их слава гремела по всей Европе. Екатерина II покровительствовала промышленности и образованию, дала широкие гражданские свободы дворянству и горожанам, при ней были заложены основы для «золотого века» русской культуры в XIX столетии.
Даже отрицательные стороны её правления — такие, как жестокое усмирение пугачёвского бунта, как пишут лже историки, а фактически выполнение заказа Запада и война с Московской Тартарией и захват ее столицы — Тобольска — выглядят закономерной реакцией на «бессмысленные и беспощадные» жестокости самих бунтовщиков. Ну, а самое плохое, что молва приписывает Екатерине II — продажу Аляски — оказывается плохим историческим анекдотом. Но та молва навеяна тем же Западом. Но не бывает правителей однозначно только хороших или плохих, бывают продажные правители, которые губят страну, в угоду другим странам. Были плохие страницы и в политике Екатерины II. Они были заметны и современникам, и последующим поколениям. Правда, не для всех они являются однозначно плохими.
Екатерина II пришла к власти в результате дворцового переворота, свергнув, с помощью фаворитов, своего мужа — Петра III (который был вскоре ими убит — не без её ведома). Долгое время историки оправдывали это насилие тем, что Пётр III был-де «плохой царь». Новейшие исследования показали, что Пётр III начал полезные для государства реформы, причём многое из того, что он начал, продолжила Екатерина II, а ещё больше наметил. В любом случае, насильственное устранение легитимной власти никогда не идёт на пользу государству. После убийства своего мужа Екатерина обязана была передать власть своему сыну Павлу (которому было тогда восемь лет).
Екатерина могла бы стать регентшей до его совершеннолетия, что означало бы её фактическое правление, и потом, в качестве императрицы-матери, могла играть важную роль. Но она предпочла совершенно отстранить сына от власти и царствовать единовластно до самой своей смерти, чтобы все знаки преклонения всегда доставались ей одной. Вскоре после своего вступления на престол Екатерина II отдала приказ расправиться с заключённым (с малолетства) в тюрьме ещё одним претендентом на престол — Иваном VI Антоновичем, правнуком царя Ивана Алексеевича. Таким образом, Екатерина, при всём своём внешнем показном либерализме, продолжала самые мрачные традиции самодержавия.
Мысли и дела императрицы витали в двух независимых одна от другой сферах. В то же самое время, когда депутатам Комиссии по составлению нового Уложения читали «Наказ» Екатерины, осуждавший крепостное право, Сенат, по резолюции самой императрицы, издал указ, по которому крестьяне, осмелившиеся жаловаться на своих помещиков в канцелярию её величества, подлежали, после битья кнутом, пожизненной каторге в Нерчинских рудниках. «Этот указ велено было читать в воскресные и праздничные дни по всем сельским церквам в продолжение месяца», — добавляет историк Василий Ключевский.