По численности армии были почти равны, и вначале бой не выявил чьего-либо преимущества. По причинам, до сих пор не выясненным, Франциск, вероятно, решивший, что противник уже отступает, выехал далеко вперед, оторвавшись от телохранителей и кавалерии. На равнине он очутился между своими войсками и неприятелем и попал под огонь вражеских аркебуз, весьма удачно размещенных, чтобы поражать французских рыцарей. В мгновение ока Франциск II его люди, сумевшие ценой фантастических усилий прорубиться сквозь строй неприятеля, оказались отрезанными от своих и были окружены солдатами императора. Франциск демонстрировал храбрость, доходящую до безрассудства: когда коня под ним убили, он бился пешим, отчаянно, хотя и безнадежно. Несмотря на тяжесть доспехов, он умело разил врагов мечом, и лучшие представители французского дворянства, вдохновленные отвагой короля, сплотились вокруг него. В конце концов, Франциска и уцелевших дворян захватили в плен. Давно уже, со времен Азенкура, Франция не теряла столько доблестных высокородных рыцарей на поле брани. Павия стала настоящей катастрофой для короля и всей страны.
Поступил приказ доставить венценосного пленника в Испанию для встречи с Карлом V. Франциск горячо верил в рыцарский кодекс и надеялся встретиться лицом к лицу с тем, кто взял его в плен. Король верил, что ему и испанскому владыке удастся договориться как двум рыцарям королевской крови. При этом Франциску хотелось бы смягчить условия договора, выдвинутые императором.
Самым важным пунктом этого договора был вопрос о герцогстве Бургундском. Его земли были захвачены французами в 1477 году после смерти последнего бургундского герцога, Карла Смелого, не оставившего наследников мужского пола. Хотя Карл V по материнской линии происходил от герцогов Бургундских, его претензии на их владения подстегивались не столько династической гордостью, сколько политическим чутьем. Вхождение в состав Империи этой богатой, плодородной земли, примыкавшей к восточным границам Франции, создавало стратегический плацдарм, позволявший угрожать французам.
Между тем Франциску был оказан королевский прием в Барселоне, куда он прибыл 19 июня. Толпы народа ревели от восхищения, когда увидели французского монарха, вышедшего из собора, где он слушал мессу. Где бы он ни появлялся, люди теснились вокруг короля, моля его применить монарший дар исцеления, благодаря которому хвори покидают болящих. Неудивительно, что наблюдатель из Венеции писал: «Он переносит свое заточение с поразительной стойкостью», добавив, что «им все восхищаются в этой стране». В атмосфере празднеств и всеобщей шумихи Франциск в конце лета 1525 года прибыл в Мадрид.
Но вскоре прояснилось истинное положение дел. Привыкший к упражнениям на свежем воздухе, обществу женщин и прочим приятностям жизни, Франциск понял, каково это — быть пленником. Им овладело уныние, он стал плохо есть и спать, а это, в свою очередь, привело к истощению сил. Вдобавок ко всему у него образовался обширный гнойный нарыв в носу. Даже император, который до того избегал встреч с королем-пленником, сейчас дежурил у его постели в тревоге, ибо жизнь Франциска — драгоценный залог — начала стремительно угасать. Он даровал позволение сестре короля Маргарите прибыть из Франции и ухаживать за ним. После нескольких недель серьезного недуга нарыв прорвался, и король пошел на поправку. Один из французов, дежуривших у его ложа, докладывал в Париж 1 октября 1525 года, что их государь «постепенно поправляется… Природа взяла свое, жизнедеятельность полностью восстановилась благодаря очищению как верхних, так и нижних проходов, а также за счет крепкого сна, питья и пищи, так что теперь он вне опасности». С выздоровлением Франциска можно было возобновить переговоры об условиях мира.
Согласно Мадридскому договору, подписанному 14 января 1526 года, Франциск отказался от своих притязаний на Милан и прочие итальянские территории, которые Империя теперь могла рассматривать как свои собственные. Дабы скрепить это соглашение, король дал клятву жениться на вдовой сестре Карла, королеве Элеоноре Португальской, прозябавшей при мрачном испанском дворе в ожидании, пока брат подыщет ей супруга. Внешность Элеоноры была отмечена многими родовыми чертами Габсбургов, и самое мягкое, что можно было сказать о бедняжке, так это то, что она не совсем уродлива. Франциску хватило пары любезностей, чтобы очаровать недалекую, набожную и мягкосердечную королеву, которая немедленно увлеклась им, не веря своему счастью, когда договор был подписан.