В этот день, 28 сентября, кроме смотра достижений животноводства, было решено отмечать и «цеховой» праздник лодочников. Особое внимание организаторы мероприятия уделили коневодству. И это не могло не порадовать Екатерину. Со времен проживания княгини в Твери лошади стали ее страстью. 12 декабря 1817 г. она написала польскому графу Жевускому в Константинополь: «Из письма надворного советника Бутенева я узнала, что Вы находитесь в Стамбуле и все еще помните о нашей встрече в замке Радзивиллов. Бутенев сообщает мне среди прочего, что для Вас не составит большого труда приобрести для меня нескольких арабских скакунов. Вы доставили бы мне тем самым наивысшее удовольствие. Я чрезвычайно люблю лошадей, у меня их довольно много, и я стремлюсь по мере возможностей улучшать породу. Бутенев расскажет Вам, что мне нужно; обсудите с ним, что Вы будете покупать и куда все это отправите. Только не забудьте: три жеребца и три кобылы самой лучшей породы и без каких-либо изъянов. Будьте уверены в том, что я всегда буду помнить о Вашей любезности даже в том случае, если нашим планам и не суждено будет осуществиться. Остаюсь с глубочайшим уважением и преданностью, Ваша Екатерина»{203}. Коневодство считалось весьма дорогостоящим удовольствием, но королева могла себе это позволить, хотя во всем остальном она не допускала никакой роскоши, жила очень скромно и все свои силы и средства вкладывала в экономическое и социальное развитие страны. Один ее проект следовал за другим. Знавшие Екатерину Павловну люди отмечали ее способность к комплексному политическому мышлению, практическое чутье и деловую хватку. Следует заметить, что в предыдущие годы подобные качества не всегда были ей свойственны.
Летом 1818 г. Шверц, поощряемый королевой, прибыл в Штутгарт для решения поставленной перед ним задачи. 20 ноября он открыл «опытный и учебный центр» торжественным обращением к его преподавателям и первым десяти воспитанникам, поселившимся вместе с учителями в замке Хоэнхейм. Директор был прагматичным человеком. Его привлекали идеи экономической свободы и самостоятельности. В своей речи он отразил общий хозяйственный упадок и отсутствие заинтересованности в труде, весьма типичные для Германии, намекая при этом на аналогичную ситуацию в самом Вюртемберге: «Купец, чей промысел отравляют изменчивость конъюнктуры и опасность непредсказуемого краха, ученый, подрывающий свое здоровье за письменным столом и наживающий болезни к старости, государственный чиновник, задавленный тяжестью обязанностей, придворный, пресмыкающийся в приемной своего правителя, военный, поседевший в тяжелой службе оружию, — все, какое бы сословие вы ни взяли, все вздыхают от скуки и отвращения, каждый желает себе более независимой и спокойной судьбы»{204}. Такая безрадостная картина не могла вызвать восхищения у слушателей, но, хорошо зная свое дело, директор счел нужным нарисовать ее. Шверц успешно руководил центром в течение десяти лет и заложил основы для создания в будущем на базе «опытного и учебного центра» в Хоэнхейме сельскохозяйственной академии, института и, наконец, в начале XX столетия университета.
Годы, проведенные в Вюртемберге, сильно изменили характер Екатерины. Королева все еще лелеяла мечту вернуться вместе с Вильгельмом в европейскую политику. Но эгоистическое самолюбие и причудливая экзальтация, политическая наивность и ярко выраженная склонность к интригам, неприятно поражавшие прежде монархов и дипломатов, уступили место более здравым размышлениям и взвешенной оценке объективных потребностей. Раньше в случае необходимости сестра российского императора прикрывалась его авторитетом, как щитом. Вдовствующая принцесса Ольденбургская беспокоилась в первую очередь за будущее своих детей. Королева Вюртембергская, усвоив от своей матери чувство ответственности за вверенную ей страну, поняла, что на новой родине ей придется иметь дело с умными, решительными людьми, имеющими чувство собственного достоинства, для которых слово российской великой княгини само по себе значит не слишком много. Екатерина Павловна должна была спорить с ними, отстаивать свою точку зрения, искать компромисс и утверждать свое королевское достоинство компетентностью в профессиональных вопросах. Она созрела для решения ответственных задач и, несмотря на смиренную преданность своих подданных, переживала процесс самовоспитания. Ведь теперь Екатерина была не только правительницей и повелительницей. В своих социальных программах она стала важнейшим звеном в цепи решений, распространявшихся от короля до простых горожан и крестьян. Ее деятельность имела все меньше общего с патернализмом российской вдовствующей императрицы Марии Федоровны, насаждаемым также и Марией Павловной в Веймаре. Несмотря на все трудности — нерешенную конституционную проблему, реставрацию, недовольство Меттерниха и российского императорского дома, — социальная политика Екатерины получала все большее признание и поддержку населения Вюртемберга.