«Дорогая подруга!.. Вы конечно же тоже размышляли о непостижимо внезапной смерти королевы. Мы должны были бы знать об этом намного больше, чем Вы, но Вы вряд ли поверите, что я, поговорив с полудюжиной камергеров, фрейлин и прочими, так и не пойму, какие же из их сообщений истинны. В новогодний праздник она еще была во всем блеске своей красоты… Тротт, пожалуй, самый разумный из всех здесь, при дворе, ухаживая за ней, нашел ее чуть более спокойной и не такой резвой, как обычно, но писал, что она тем не менее выглядела такой цветущей в своем тяжелом наряде! В субботу она еще была в опере… и ушла оттуда раньше, поскольку приказала позвать ее, если ее дочь Мария проснется. У обеих ее детей был катар. В воскресенье — или в эту субботу — она поехала в открытых дрожках в Шарнхаузен и пробиралась к конному заводу по глубокой трясине, так что ее сырые сапоги пришлось разрезать, чтобы снять с ног. Из-за этого она схватила воспаление и сильный жар. В четверг на лице появилась опухоль, но все оставалось неопасным, так что фон Йегер и Людвиг (лейб-медики) не думали ни о каком диагнозе. В пятницу, когда уже началось рожистое воспаление, послали за Хардеггом в Людвигсбург и приказали ему явиться рано утром в субботу — настолько все были спокойны. Фрейлина Баур, которая больше других была с ней до болезни, утром в пятницу написала одной даме: «Сегодня королева все еще лежит в постели, чтобы ускорить свое выздоровление».
Вечером в пятницу эта фрейлина до 12 часов у Таутфез играла в вист. Король, сам страдающий от ревматических болей, провел ночь на кровати рядом с королевой. Далее, с этого момента, все сведения противоречивы. Самое надежное, я думаю, принадлежит графине фон Цеппелин, вошедшей в комнату через 15 мин. после смерти. Состояние больной не казалось всем ухудшившимся, так что король в 7 часов пошел в ванную. А потом задержался в передней, куда ровно в 8 часов прибыл Хардегг. Последний увидел ее живой только на мгновение, она сказала ему: «Здравствуйте, Хардегг» — и тут же скончалась. После еще приносили из аптеки мускус и фосфор, а до этого аптекарь выдавал только чай из бузины и прочее. Король был в передней, когда кто-то вдруг выбежал из спальни и закричал: королева умирает! — но король нашел ее уже мертвой. Последующее на это заявление заставляет задуматься. Немногие монархи удостаиваются таких проводов. Всеобщая скорбь… Ваша Тереза»{220}.
Ни одно из сведений, сообщаемых Терезой Хубер, не было основано на ее личных наблюдениях. Упоминаемые ею даты противоречат как показаниям псаломщика, так и официальным докладам врачей. Бросается в глаза следующая деталь: Хардегг был отозван из Людвигсбурга для проведения вскытия и не мог находиться в спальне Екатерины Павловны в момент ее смерти. Письмо Терезы Хубер доказывает лишь то, как много в то время высказывалось домыслов, не опирающихся на какие-либо свидетельства или документы. Письмо подтверждает также, что все рассказы о якобы драматической поездке Екатерины 4 января в Шарнхаузен основывались на непроверенных сведениях, полученных из вторых или даже третьих рук. Секретарь Хубер (Тереза Хубер не была ни его родственницей, ни тем более супругой) написал принцу Павлу Вюртембергскому в Париж, что со смертью Екатерины устранено существенное препятствие для его, Павла, собственных притязаний на власть в Вюртемберге. Видимо, эта мысль соответствовала желаниям самого господина Хубера.
Талантливая писательница и редактор, доверенное лицо барона фон Котта, Тереза Хубер была в некотором роде похожа на Екатерину Павловну. Друзья и знакомые находили ее самоуверенной, честолюбивой и неуравновешенной. Тереза Хубер исповедовала весьма свободные моральные принципы. Она вполне охотно поддерживала отношения со своим первым и вторым мужем одновременно, пропагандируя так называемый брак втроем. Ее отношение к вюртембергской конституции было таким же, как и у Екатерины. Кредо Терезы Хубер звучало примерно так: «Душа вюртембергской жизни в любом ее проявлении есть семейственность»{221}. Соответственно ему она подбирала себе круг знакомых и не чуралась интриг. Письмо к аугсбургской подруге в большей степени отразило негативные стороны характера Терезы, нежели пролило свет на некоторые факты, касающиеся трагической смерти Екатерины.
Вильгельм I должен был временами казаться самому себе Дон Кихотом Ламанчским. Он был окружен всевозможными слухами и подозрениями в многочисленных проступках, повлекших за собой смерть королевы. Никто не верил в искренность его горя. Что бы он ни делал, все тотчас использовалось против него. Королю одному теперь приходилось нести всю тяжесть ответственности за решение конституционного вопроса. А что теперь должно было стать с его планами относительно усиления позиции Вюртемберга в Германском союзе? Как должны были отнестись к его надеждам в Российской империи? Со смертью Екатерины Павловны эти вопросы не исчезли сами по себе, напротив, они приобрели особое значение, ведь многие из желаний короля могли осуществиться только благодаря его супруге. В этой столь сложной для себя ситуации Вильгельм решил «взять быка за рога». Он не только поставил под свой жесткий контроль всю благотворительную деятельность. В 1819 г. король сделал решительный шаг вперед в конституционном вопросе.