И лишь немногие критические голоса пытались пробиться, заглушаемые всеобщим хором, поскольку слишком явно выражали они полное зависти корыстолюбие отодвинутых в тень чужаков. Король старался не обращать на них внимания и выполнить те задачи, которые наметил себе и которые касались как всего государства, так и сохранения наследия своей супруги. К ним относилось и сооружение достойной усыпальницы в Ротенберге, хотя сама мысль использовать памятное для всех место — родовой замок вюртембергских правителей — для захоронения российской великой княгини вызвала в народе отнюдь не только бурные аплодисменты. Но критики еще не знали всех грандиозных замыслов короля. Они не знали, что в Ротенберге должна была появиться вовсе не православная часовня одного из членов российского императорского дома. Они и не подозревали о том, что их король задумал выразить в архитектурном сооружении идею, так горячо поддерживаемую некогда и самой Екатериной, идею о ведущей политической роли Вюртемберга в будущей Германской империи. Здесь должен был появиться мемориал не только в память о русской великой княгине, а памятное место, связанное для короля с его любимой женой и ставшее для него символом собственных достижений.
Сама Екатерина Павловна не оставила в своем завещании соответствующих указаний, и российский императорский дом, очевидно, не настаивал на выполнении Вильгельмом всех принятых в православии правил погребения. В первые, самые тяжелые и полные отчаяния дни, наступившие после смерти Екатерины, Вильгельм, ясно понимая, что теперь российская заинтересованность в возвышении Вюртемберга стала еще более призрачной, чересчур заострил внимание на своей идее. Проект всего мемориального сооружения должен был быть разработан только немецким архитектором без использования каких-либо российских образцов. По его первоначальному мнению, следовало построить храм в традициях эпохи Средневековья в готическом стиле. Барон фон Штейн, собирая средневековые исторические источники, тоже пытался возродить старую имперскую идею.
Для строительства усыпальницы Вильгельм решил пригласить одного из живущих в Риме немецких архитекторов. Барон Филипп Мориц фон Шмитц-Гролленберг, вюртембергский посол в Ватикане, обратился к нескольким немцам, но все их эскизы Вильгельм в конечном счете отклонил и передал заказ своему собственному придворному архитектору Джованни Салуччи. Архитекторы из Рима были убеждены в том, что королева Екатерина должна была получить «христианский памятник в христианском стиле», и были противниками усыпальницы в «греко-римском языческом стиле»{223}.
Чем больше размышлял Вильгельм о задуманном сооружении, взвешивая свои реальные возможности в Германском союзе и оценивая позицию Российской империи в этом вопросе, тем скромнее становились его притязания. Хотя, разумеется, величие и достоинство королевской пары нисколько не должны были от этого пострадать. В конце концов король остановился на проекте скромной классической капеллы, следующей образцам античного храма, но никак не традиционной древнерусской православной архитектуры. 29 мая 1820 г. Вильгельм заложил первый камень в ее основание. На торжественной церемонии присутствовал его старший приемный сын, принц Фридрих Павел Александр Гольштейн-Ольденбургский, а также русский посол в Вюртемберге. Санкт-Петербург безо всякого обсуждения дал свое согласие на проект, утвержденный Вильгельмом. Четыре года спустя, 5 июня 1824 г., в Штутгарте зазвучали все церковные колокола. С торжественной процессией король перенес гроб с телом Екатерины из фамильного склепа монастырской церкви в новую усыпальницу в Ротенберге. Православное духовенство освятило воздвигнутый королем Вильгельмом I храм и отслужило там службу. Королева наконец обрела свой вечный покой в православной усыпальнице.