Куракину действительно надо было быть терпеливым и поберечь свои нервы! Ответ фон Штадиона был убийственным. Император Франц I резко отклонил все пожелания русских дипломатов относительно средств, которые должны быть выделены будущему мужу Екатерины. Даже предложение о поездке эрцгерцогов Фердинанда и Иоганна в Санкт-Петербург, где они смогли бы увидеться с великой княжной, будущей невестой одного из них, натолкнулось на решительное противодействие с его стороны. Договариваться было больше не о чем.
В декабре 1807 г. Куракин жаловался Марии Федоровне: «Моя первая попытка, закончившаяся неудачей, расстроила меня. Но после того как и вторая попытка, предпринятая с новой надеждой и новыми способами, тоже не увенчалась успехом, я почувствовал, что мое огорчение и раздражение сменились отвращением ко всем, с кем мне нужно поддерживать деловые отношения»{29}. Куракину и Головкину как неудачливым посредникам в сватовстве пришлось сыграть неблагодарную роль пшеничных колосьев, перемолотых мельничными жерновами. Российский император в данный момент не хотел раздражать Наполеона установлением родственных связей с Австрией и потому не обращал внимания на гнев матери и сестры, и без того слишком докучавших ему после Тильзита. Австрийский император тоже проявлял осторожность в отношениях с Францией. А сам Наполеон был заинтересован в том, чтобы расстроить заключение брачного союза между Петербургом и Веной. Таким образом, налицо были все предпосылки для неудачного исхода предприятия, задуманного Екатериной Павловной. Трезвый анализ политической обстановки позволил бы увидеть неблагоприятные перспективы еще летом 1807 г.
Кроме того, брачные проекты Марии Федоровны и Екатерины, в которых постоянно менялись кандидатуры, напугали все австрийское руководство. Такой воинственной даме, как Екатерина Павловна, опасно было доверять дом Габсбургов. Почему же российский император Александр предоставил обеим женщинам полную свободу в ведении переговоров? Можно предположить, что он позволил им действовать, заранее зная о неизбежном поражении. А может быть, ему не хотелось расставаться со своей «сладкой обезьянкой»? Но это лишь субъективные догадки. С другой стороны, весь 1808 г. показал, что французские дипломаты искусно использовали сложившуюся политическую ситуацию и активно интриговали против русской великой княжны Екатерины.
Итак, мечты о династических связях с Австрией окончательно рухнули, но сама новоявленная невеста долго не верила этому и, казалось, была готова снова начать плести свои сети. Ее настойчивое стремление найти достойного мужа, который понравился бы и ее матери, не осуществилось. Не прошли и «запасные варианты» с принцами из Баварии и Вюртемберга. Наполеон опередил Екатерину и заставил обоих кронпринцев жениться так, как было выгодно ему, положив тем самым конец династическому вторжению России в Рейнский союз.
Так великая княжна, страстно стремящаяся к замужеству, осталась в 1808 г. один на один со своей нерешенной проблемой. Мечты о Вене и о короне императрицы пришлось оставить, по крайней мере на данный момент. Пути в Мюнхен и Штутгарт были отрезаны Наполеоном. Там для нее не было ни короны, ни возможности организовать династический заговор против французского императора. Весной 1808 г. Александр I и Наполеон договорились о новой встрече, на этот раз в Тюрингии, в Эрфурте, где они собирались обсудить дальнейшие планы господства в Европе. Во всяком случае, таковыми были их намерения. В действительности политическая обстановка, в которой должна была проходить встреча, изменилась по сравнению с Тильзитом. Наполеон был сильно озабочен народным восстанием в Испании. Теперь, как никогда, ему была нужна помощь Российской империи. В самой же России все больше усиливалось давление на императора: семья, многочисленные политики и общественность все более решительно выступали против его союза с Наполеоном. Брачная политика Марии Федоровны и Екатерины была весомым вкладом в антифранцузское сопротивление, захватившее все слои общества, вплоть до самых высших его кругов.
Все лето 1808 г. обе дамы пытались удержать Александра от новой встречи с Наполеоном в Эрфурте. За неделю до отъезда Мария Федоровна написала прямо-таки истерическое письмо своему сыну: он не должен встречаться с Наполеоном в глубине Германии хотя бы из соображений безопасности; для всех уже очевиден тот факт, что «идол» скоро будет свергнут с пьедестала, и почему вообще Александр должен вновь встречаться с узурпатором трона? Александр спокойно и терпеливо объяснял своей матери, что России «требуется определенное время, чтобы вздохнуть свободно, и эту передышку нужно использовать для того, чтобы собрать все силы и средства. Мы вынуждены действовать в глубокой тайне, чтобы никто не узнал о наших приготовлениях и вооружениях. А тот, кому мы намереваемся бросить вызов, не должен открыто и публично подвергаться нападкам… И если на то будет Божья воля, мы сможем спокойно дождаться его свержения… Мудрость любой политики состоит в выжидании благоприятного момента, чтобы начать действовать»{30}. Но переубедить Марию Федоровну и Екатерину было невозможно. Они не могли понять вынужденный характер политики российского императора. Мария Федоровна демонстративно отозвала из Веймара в Санкт-Петербург свою замужнюю дочь Марию Павловну под защиту матери и сестры. Пусть Наполеон почувствует всю неприязнь к себе вдовствующей российской императрицы!