Салтыков и Нарышкин не упускают также ни одного дня, чтобы не навестить Чоглокову. Та опять в интересном положении и не покидает своей комнаты. Ее подопечная, Екатерина, разумеется, неизменно находится в ее обществе. Госпожа Чоглокова чрезвычайно признательна за трогательное внимание, оказываемое ей двумя столь блестящими кавалерами, никогда и ничем не нарушающими иллюзий, будто их визиты относятся исключительно к ней. Под влиянием такого избытка любезности недоверчивость Чоглоковой и ее кислое настроение рассеиваются, уморительные выходки Нарышкина ее не шокируют, она разрешает, чтобы молодежь веселилась, смеялась, даже сама вместе с нею смеется.
По вечерам собираются у великого князя. Здесь не дремлет зоркое око господина Чоглокова, этот страж проявляет даже сугубую бдительность, так как сам влюблен в Екатерину. Салтыков делает гениальное открытие – по его мнению Чоглоков, несомненно, поэт. Он заставляет его каждый вечер сочинять какое-нибудь длинное стихотворение на определенную тему, и все общество – для этого не требуется даже предварительного уговора – восторженно восхваляет это стихотворение, а Нарышкин сочиняет для него музыку. Поэтическая слава опьяняет глуповатого Чоглокова, немедленно по окончании одного стихотворения он дает себя уговорить засесть за сочинение второго, а в то время, как Нарышкин музицирует за клавесином, Салтыков находит наконец возможность объяснить Екатерине, почему он катается верхом с великим князем, почему делает визиты Чоглоковой и восхваляет поэтический дар Чоглокова. Наконец-то он может, хоть и в присутствии полудюжины людей, но все же не будучи никем подслушан, сказать Екатерине о своей к ней любви. Он делает это шепотом, но с жаром и повторяет каждый вечер наново.
Екатерина утверждает, что сделала все возможное, чтобы выбить у него из головы эту любовь, что она оказала упорнейшее сопротивление его ухаживаниям. Это весьма вероятно, так как она ведь отлично знала, чем рискуют и она сама, и Салтыков. Но ее сопротивление имело своим . источником только рассудок, а не сердце. Человек, ежевечерне нашептывающий ей пламенные речи, прекрасен собой, любит ее, ставит ради нее на карту свою жизнь. Стоит ей поглядеть в сторону, и она видит своего уродливого рябого супруга, открыто компрометирующего ее своей страстью к фрейлине Шафировой. Невозможно быть только благоразумной. Уста ее, правда, говорят всякие разумные вещи – напоминают Салтыкову об его жене, о его положении в свете, – но в устах любящей женщины каждое "нет" звучит как "да". А Салтыков мастер разбираться в интонациях любви. Он не относится серьезно ни к одному из ее возражений.
Однажды Чоглоков приглашает всю компанию поохотиться на одном из островов Невы. В то время как все скачут в погоню за удирающим зайцем, Салтыков с Екатериной умудряются отстать в густых зарослях камыша. Они впервые остаются наедине. В первый раз он имеет возможность говорить о своей любви, не заглушая голоса, не меняя выражения своего лица в угоду чужим взорам. Екатерина не в состоянии скрыть своего чувства. Она не святая, она нормальная здоровая молодая женщина, которая на протяжении восьми лет была несказанно одинока.
Великий князь далеко не так глуп, как Чоглоков. При своем извращенном сексуальном любопытстве он скоро начинает чуять, что что-то произошло, и уже через несколько дней после вышеописанной охоты он говорит Шафировой:
– Сергей Салтыков и моя жена надувают Чоглокова. Они убеждают его в чем хотят и смеются над ним.
Характерен этот подход к делу: обманут не он – супруг, а бдительность влюбленного по уши Чоглокова! Петр не возмущен происшедшим, а только усматривает в нем повод для пикантных разговоров. Шафирова, разумеется, не упускает случая передать всем слова великого князя, они доходят до ушей императрицы, и бедной Чоглоковой приходится выслушать от последней, что ее муж болван, позволивший двум молокососам провести себя за нос. Опасность слишком велика, и Салтыков с Нарышкиным скрываются на несколько месяцев в свои поместья. Лето и осень проходят в тоске и скуке. Зимой двор переезжает в Москву, и тут только Салтыков возвращается из своего добровольного изгнания.
При первой же встрече он убеждается в том, как мучительно она по нему тосковала. Его пылкая страсть встречает столь же пылкую взаимность. Но как удовлетворить эту страсть? В московском дворце Екатерина еще меньше свободна, чем в летней резиденции великого князя. Здесь нет охот, нет никакой возможности побыть с глазу на глаз. Только теперь Салтыкову приходит в голову блестящая идея, и эта идея разрешает не только проблему интимных встреч, но и мучительную проблему трона и изменяет единым взмахом положение Екатерины. Дело идет о ее примирении с Бестужевым. Салтыков правильно сообразил, что подлинным тюремщиком Екатерины является не Чоглокова, не Петр, даже не Елизавета, а один Бестужев. Это ясно и Екатерине, и она немедленно соглашается протянуть врагу руку. Здесь играет, конечно, большую роль ее страстное увлечение, но миролюбие является и вообще типичной чертой характера Екатерины. Бестужев стал относиться к ней враждебна с первого же момента ее появления в России, она обязана ему бесконечными неприятностями, и все же без колебания она хватается за первую возможность превратить своего заклятого врага в друга. Она немедленно отправляет к Бестужеву некоего Бремзе и поручает ему сказать канцлеру, что она относится к нему теперь значительно лучше, чем прежде.
Бестужеву это примирение как нельзя больше на руку. Его положение по целому ряду причин теперь не так прочно, как несколько лет тому назад. Здесь играет главным образом роль новый фаворит Шувалов, который далеко не так ленив и чужд честолюбия, как Разумовский. Да и здоровье Елизаветы начинает пошаливать. Что если она умрет? Ведь тогда править будет этот ребячливый дурень Петр, обожающий Фридриха II и готовый продать Россию за Гольштинию. Невзирая на свою антипатию к Екатерине, Бестужев давно понял, что она гораздо умнее своего супруга и что ей интересы России дороги.
Бестужев принимает посланца Екатерины с распростертыми объятиями. Он велит передать, что всецело к услугам великой княгини и просит ее сообщить ему, как можно бы с ней обо всем необходимом переговорить. На следующий день Салтыков является с визитом к канцлеру. Мужчины обо всем подробно договариваются.
Несколько дней спустя Чоглокова говорит Екатерине:
– Я должна с вами серьезно поговорить.
Она произносит длинную и как будто неясную речь. Распространяется на тему о супружеской верности, о священных заветах религии и добрых нравах, о своей добродетели.
– Но, – добавляет она, – бывают случаи столь важные, что ради них можно и должно отступить от правил.
Затем говорит о любви к отечеству, которая стоит выше любви к супругу и в заключение вдруг выпаливает:
– Вы можете выбрать между Нарышкиным и Салтыковым. Если не ошибаюсь, вы предпочитаете первого?
Екатерина молча выслушивает речь Чоглоковой, стараясь уяснить себе, нет ли тут западни, но при последних словах восклицает:
– Нет, нет.
– Ну, в таком случае это, значит, Салтыков, – отвечает Чоглокова, – вы убедитесь в том, что я не стану чинить препятствий.
Она держит свое слово, потому что получила новые указания. Бестужев все подготовил, он скомбинировал интересы Екатерины с интересами Елизаветы. Запор с тюремной двери сбивается. Под протекторатом всесильного канцлера, с попустительства ее величества, сопровождаемый Чоглоковой, на глазах камеристки Владиславы Салтыков входит в опочивальню Екатерины. Два раза надежды на появление продолжателя династии не оправдываются: в первый раз Екатерина рожает преждевременно, вследствие излишнего увлечения верховой ездой, а во второй раз вследствие того, что во время поездки на охоту в Люберцы ей приходится переночевать под открытым небом, в промокшей от дождя палатке. Вторые преждевременные роды чуть даже не стоят ей жизни.
Но где же госпожа Чоглокова, которая родила уже семерых детей и чья опытность впервые и действительно пригодилась бы? Чоглокова окончательно потеряла голову во всей этой аморальной неразберихе. Она, этот образец добродетели, воспылала запоздалой, но от этого еще более безудержной страстью к князю Репнину и под всеми возможными предлогами манкирует своей службой. Екатерина уже более не находящаяся под ее стражей узница, а ее наперсница, единственная особа, которой она может довериться.