По решению императрицы канцлер Воронцов сохранил свой пост, а Никита Панин стал её главным министром. Панин и его приближённые ратовали за то, чтобы Екатерина правила в статусе регентши до совершеннолетия Павла – при деятельном участии аристократии, – но гвардия во главе с Орловыми поддерживали право Екатерины на абсолютную власть, поскольку только так они могли получить доступ в правительственные круги [13]. Орловы кроме того вынашивали далеко идущие планы – они хотели женить Григория Орлова на императрице. Осуществлению этой идеи мешало серьёзное, хотя и преодолимое препятствие: Екатерина уже была замужем.
Пётр III, Нарцисс и мопс коротали дни в Ропше под надзором Алексея Орлова и трехсот его солдат, среди которых был и Потёмкин. Орлов держал Екатерину в курсе происходившего, отправляя ей сердечные, но весьма мрачные письма. В этих письмах он называл Потёмкина по имени, что свидетельствует об их мимолётном знакомстве с Екатериной. Петра Орлов именовал не иначе как «урод», и в этих зловещих шутках ощущается затягивающаяся петля, как будто он добивался одобрения императрицы прежде, чем совершить задуманное [14].
Для Екатерины не стало неожиданностью, что пятого июля Петра убили. Подробности этого происшествия туманны. Нам известно лишь, что Алексей Орлов и его приспешники выполнили свой план и бывший император был задушен [15].
Его смерть оказалась всем на руку: лишённые власти правители всегда были обузой для своих наследников в стране, где всегда было множество самозванцев. Император вполне мог восстать из мёртвых. Само существование Петра III давало повод усомниться в правах Екатерины на престол, и, разумеется, он представлял собой помеху для плана Орловых. Следовательно, убийство было логичным решением. Был ли Потёмкин соучастником? Показательно, что впоследствии его обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах, но убийство Петра никогда не упоминалось – значит, по всей видимости, он не был в нём замешан, хотя и присутствовал в это время в Ропше.
Екатерина разрыдалась, оплакивая, впрочем, не Петра, а свою репутацию: «Моя слава погибла!.. Никогда потомство не простит мне этого невольного преступления!» Дашкова была поражена, но тоже беспокоилась в большей степени о себе, отвечая императрице: «Смерть слишком скоропостижна для вашей и моей славы» [16]. Екатерина извлекла выгоду из этого поступка, и за него никто не был наказан, напротив, на протяжении трёх десятков лет Алексей Орлов будет играть выдающуюся роль в государственных делах. Однако в Европе императрица приобрела дурную славу прелюбодейки и убийцы.
Двое суток тело Петра торжественно возлежало в гробу в Александро-Невской лавре; на нём была синяя голштинская униформа без орденов, платок прикрывал следы на шее, а низко надвинутая шляпа заслоняла почерневшее от удушения лицо [17].
Взяв себя в руки, Екатерина выпустила заявление, которое стало объектом насмешек: в нём сообщалось, что Пётр умер от «геморроидальных колик» [18]. В Европе этот абсурдный диагноз впоследствии превратился в эвфемизм для обозначения политического убийства. Когда Екатерина как-то раз пригласила к себе философа Д’Аламбера, он в шутку говорил Вольтеру, что не осмелился принять приглашение, потому что в России его предрасположенность к геморрою определённо была опасна [19].
Традиционно коронация русских царей происходила в Москве, в древней православной столице. Пётр III, презиравший эту чуждую ему страну, вообще не позаботился о коронации. Екатерина не собиралась повторять его ошибок. Напротив, узурпировав трон, она должна была неукоснительно и любой ценой соблюдать ритуалы, обеспечивавшие легитимацию власти. Екатерина повелела организовать в кратчайшие сроки пышную, традиционную церемонию коронации.
Четвертого августа, в тот день, когда Потёмкина по личному приказу императрицы произвели в подпоручики, он вместе с тремя эскадронами конногвардейцев отбыл в Москву, чтобы участвовать в коронации. Его семья тепло встретила блудного сына, который уезжал бездельником, а вернулся охранником императрицы. Двадцать седьмого августа восьмилетний великий князь Павел – единственное законное основание нового режима – уехал из столицы в сопровождении своего наставника Панина и вереницы из 27 карет и 257 лошадей; следом отправился и Григорий Орлов. Императрица выехала пять дней спустя со свитой из двадцати трех придворных, шестидесяти трех карет и 395 лошадей. В пятницу тринадцатого сентября Екатерина с царевичем прибыли в Москву, город куполов и башен, средоточие русской древности. Государыня терпеть не могла Москву, где её недолюбливали и где она как-то раз серьёзно заболела. Её предчувствия оправдались: маленький Павел слёг с лихорадкой и проболел всю церемонию.