В течение трех лет Штелин выполнял свои обязанности. Если ему в чем-то и не удалось преуспеть, его вины в этом не было: вред был нанесен ранее, когда у его ученика практически уничтожили интерес к обучению. Жизнь для Петра казалась гнетущей чередой инструкций для выполнения заданий, которые ему были совершенно неинтересны. В своем дневнике Штелин писал, что его ученик был «абсолютно легкомысленным» и «совершенно неуправляемым». Тем не менее Штелин оказался единственным человеком за все юные годы Петра, который пытался понять мальчика и обращался с ним рассудительно и с сочувствием. Хотя Петр мало чему научился, он поддерживал дружеские отношения со своим наставником всю свою жизнь.
В течение первого года в России деликатное здоровье Петра сильно влияло на его обучение. В октябре 1743 года Штелин писал: «Он очень слаб и утратил интерес ко всему, что доставляло ему радость, даже к музыке». Однажды в субботу, когда в прихожей великого князя заиграла музыка и кастрат стал исполнять любимую арию Петра, мальчик, лежавший с закрытыми глазами, едва слышно прошептал: «Когда же они перестанут играть?» Елизавета подбежала к нему и расплакалась.
Но даже у здорового Петра возникало немало проблем. У него не было друзей среди сверстников. А Брюммер, которого Елизавета плохо знала и совершенно не понимала, всегда находился подле него. Нервы мальчика, ослабленные после болезни, получили дополнительный удар из-за жестокого обращения Брюммера. Штелин писал, что однажды Брюммер набросился на юного князя и стал бить его кулаками. Когда Штелин вмешался, Петр подбежал к окну и позвал стражу, находившуюся во внутреннем дворе. Затем он убежал в свою комнату и вернулся со шпагой, которую направил на Брюммера. «В последний раз ты позволил себе подобную дерзость! Еще раз посмеешь поднять на меня руку, и я проткну тебя насквозь!» Тем не менее императрица позволила Брюммеру остаться. Петр понял, что даже после переезда в Россию он не сможет избавиться от тяжкого груза обязанностей. Более того, его положение ухудшилось: каким бы несчастным он ни был в Киле с Брюммером, там был его родной дом.
Елизавета была удручена отсутствием видимого прогресса в обучении племянника. Нетерпеливая от природы, женщина хотела положительных результатов, ее постоянно мучила тревога из-за Иоанна VI, и это заставляло императрицу сильнее давить на Петра и его учителей. Почему, спрашивала она себя, ее племянник оказался столь трудным, бесталанным ребенком? Разумеется, вскоре все изменится. Иногда, пытаясь успокоиться и убедить себя, что все хорошо, Елизавета преувеличивала успехи племянника. «Не могу выразить словами ту радость, которую чувствую, когда вижу, с какой пользой для дела ты проводишь время», – говорила она. Но месяцы шли, никаких улучшений не было видно, и ее надежды постепенно улетучивались.
Особенно Елизавету огорчала открытая неприязнь ко всему русскому, которую демонстрировал ее племянник. Она пригласила наставников, чтобы те обучали его русскому языку и православной религии, и оплачивала сверхурочные учителям и священникам, дабы убедиться, что эти уроки не пропали даром. Изучая теологию по два часа в день, он научился быстро проговаривать выдержки из православных догматов, но ненавидел новую религию и испытывал отвращение к бородатым священникам. Прусскому и австрийскому послам он говорил с большой долей цинизма: «Священникам обещано слишком многое, только эти обещания вряд ли возможно сдержать». Примерно так же он относился и к русскому языку. Он посещал уроки, но ненавидел этот язык и даже не пытался говорить на нем правильно. По возможности он окружал себя гольштейнскими подданными и говорил с ними только на немецком.
Но истинные проблемы Петра были намного глубже его цинизма и неприятия нового окружения. Трудность заключалась не в том, чтобы овладеть русским языком: при наличии достаточного времени он смог бы изучить его и говорить на нем в совершенстве. За каждым заданием, которое ставили перед ним учителя, возвышалось более серьезное препятствие: перспектива унаследовать российский трон. Именно против этого своего будущего так бунтовал Петр. Он не имел ни малейшей заинтересованности в управлении обширной и, как ему казалось, примитивной иностранной империей. Он скучал по Германии и Гольштейну. Тосковал по простой, незатейливой жизни в Киле, с его простыми бараками, униформой и барабанным боем, где все его существование было подчинено выполнению приказов. Выбрав будущее правителя величайшей империи, он оставался в душе маленьким гольштейнским солдатом. Его героем был не великий русский дедушка, а идол всех немецких солдат – король Пруссии Фридрих.