С неохотой и разочарованием Елизавета смирилась с обстоятельствами и решила по-иному продемонстрировать народу продолжателей своей династии. В августе 1744 года она отправилась с паломничеством в Киев – самое древнее из святых мест на Руси, где зародилось христианство стараниями великого князя Владимира в 800 году. Вдохновителем этого путешествия длиной в шестьсот миль стал украинский любовник Елизаветы Разумовский. В паломничестве участвовали Петр, Екатерина, Иоганна, а также верные подданные императрицы, включая двести тридцать придворных и несколько сотен слуг. Кавалькада из карет и нагруженных багажом обозов день за днем двигалась, раскачиваясь и подпрыгивая, по бесконечным дорогам, а пассажиры боролись со скукой, усталостью, голодом и жаждой. Лошадей часто меняли, на каждой станции прибытия императорского каравана дожидались восемьсот свежих лошадей.
Пока вельможи русского двора путешествовали в обитых бархатом каретах, одна особа проделала большую часть пути пешком. Елизавета серьезно воспринимала идею покаяния и паломничества. Путешествуя по выжженным солнцем дорогам, страдая от жары, Елизавета останавливалась помолиться в каждой деревенской церкви и придорожной часовне. Между тем Разумовский, отличавшийся благоразумием и практичностью как в своих земных, так и в небесных помыслах, предпочел ехать за ней следом в удобной карете.
Екатерина и Иоганна начали путешествие в карете с двумя фрейлинами. Петр ехал в отдельном экипаже с Брюммером и двумя наставниками. В конце концов, Петр устал от своих «педагогов» и, когда Екатерина позвала его к себе, решил присоединиться к немецким принцессам, сочтя их компанию более приятной. Он оставил свою карету, «сел в нашу и отказался покидать ее», взяв с собой для компании веселых молодых людей. Вскоре Иоганна, раздраженная обществом молодежи, решила вмешаться. Она распорядилась, чтобы в повозке, которая перевозила их постели, приладили лавки так, чтобы в ней могли разместиться десять человек. К негодованию Иоганны, Петр и Екатерина настояли на том, чтобы в эту повозку пригласили еще несколько молодых людей. «И таким образом, мы совершили остальную часть поездки очень весело», – вспоминала Екатерина. Брюммер, наставники Петра и фрейлины Иоганны были оскорблены подобными перестановками, нарушавшими заведенный при дворе порядок. «И между тем как мы смеялись дорогой, они бранились и скучали».
Для Екатерины, Петра и их друзей это путешествие стало не религиозным паломничеством, а скорее приятной увеселительной прогулкой. Спешить нужды не было: Елизавета проходила по несколько часов в день. Под конец третьей недели главная кавалькада прибыла в большое поместье Разумовского в Козельце, где она ждала еще три недели прибытия императрицы. Когда она наконец появилась 15 августа, религиозный характер паломничества на две недели оказался забыт, «паломники» стали устраивать балы, посещать концерты и участвовать в карточных играх, которые велись с утра до ночи и часто были такими напряженными, что за игру на столе лежало по сорок или даже пятьдесят тысяч рублей.
Во время пребывания в Козельце произошел случай, ставший причиной длительной размолвки между Иоганной и Петром. Все началось с того, что великий князь вошел в комнату, где Иоганна писала письмо. На стуле перед ней лежала шкатулка, где она хранила важные для себя вещи, включая свои письма. Петр, желая развлечь Екатерину, весело вбежал в комнату и стал рыться в шкатулке, после чего вытащил оттуда письма. Иоганна строгим тоном велела ему не трогать их. Великий князь вприпрыжку побежал по комнате, уворачиваясь от Иоганны, пытавшейся отнять у него письма, наконец, он задел краем камзола шкатулку и перевернул ее. Все содержимое высыпалось на пол. Иоганна, решив, что он сделал это намеренно, пришла в ярость. Сначала Петр пытался извиниться перед ней, но когда она отказалась поверить в случайность произошедшего, тоже рассердился. Они стали кричать друг на друга, и Петр обратился к Екатерине, чтобы она подтвердила его невиновность.
Екатерина оказалась меж двух огней.
«Зная нрав матери, я боялась получить пощечину, если не соглашусь с ней, и, не желая ни лгать, ни обидеть великого князя, оказалась между двух огней; тем не менее я сказала матери, что не думала, будто великий князь сделал это нарочно».
Иоганна не осталась в долгу:
«Тогда мать набросилась на меня, ибо, когда она бывала в гневе, ей нужно было кого-нибудь бранить; я замолчала и заплакала; великий князь, видя мои слезы и то, что весь гнев моей матери обрушился на меня за мое свидетельство в его пользу, стал обвинять мать в несправедливости и назвал ее гнев бешенством, а она ему сказала, что он невоспитанный мальчишка; одним словом, трудно, не доводя, однако, ссоры до драки, зайти в ней дальше, чем они оба это сделали.