Летом двор перебрался в дворцовый комплекс Петергоф, находившийся у Финского залива в девятнадцати милях от столицы. Екатерина так описывала жизнь там:
«Мы часто прогуливались пешком, верхом и в карете. Мне стало ясно как день, что все приближенные великого князя, а именно его воспитатели, утратили над ним всякое влияние и авторитет; свои военные игры, которые он раньше скрывал, теперь он производил чуть ли не в их присутствии. Граф Брюммер и старший воспитатель видели его только на публике, находясь в его свите. Остальное время он проводил в обществе своих слуг, буквально в ребячествах, неслыханных в его возрасте, так как он играл в куклы. Великого князя невероятно забавляло, когда он заставлял меня выполнять строевые упражнения, и благодаря ему я научилась стрелять из ружья с точностью опытного гренадера. Он заставлял меня стоять на часах с мушкетом в руке у дверей в наши покои».
Во многом и сама Екатерина напоминала ребенка. Она любила «резвиться» с молодыми фрейлинами ее маленького двора, вместе они все еще играли в такие игры, как жмурки. Однако в глубине души она очень серьезно готовилась к браку.
«По мере того как этот день приближался, моя грусть становилась все более и более глубокой, сердце не предвещало мне большого счастья, одно честолюбие меня поддерживало; в глубине души у меня было что-то, не позволявшее мне сомневаться ни минуты в том, что рано или поздно мне самой удастся стать самодержавной русской императрицей».
Постоянное нервное возбуждение Екатерины проистекало вовсе не из-за страха перед интимными моментами, ожидавшими ее в первую брачную ночь. Она ничего не знала о подобных вещах. На самом деле накануне брака она была так невинна, что даже не ведала о различиях двух полов. И не имела никакого представления о том, что за мистический акт должен быть исполнен, когда женщина ложится с мужчиной. Кто и что должен делать? Как? Она расспрашивала своих фрейлин, но те были столь же невинны, как и она. Однажды июньским вечером они устроили импровизированный девичник в ее спальне, положив на пол матрасы, включая и матрас Екатерины. Прежде чем лечь спать, восемь взволнованных и переполненных чувствами молодых женщин обсуждали, как выглядят мужчины и как устроены их тела. Ни у кого не было особой информации, их разговоры были невежественными и не принесли никакой пользы, поэтому Екатерина сказала, что утром она поговорит с матерью. Она так и поступила, но Иоганна, которую саму выдали замуж в пятнадцать лет, отказалась отвечать. Более того, она «сильно бранила» свою дочь за ее непристойное любопытство.
Императрица Елизавета знала, что отношения между Екатериной и Петром были далеко не идеальными, но считала это затруднение временным. Великий князь, возможно, еще недостаточно возмужал для своего возраста, однако брак мог сделать из него настоящего мужчину. В этом отношении она полагалась на Екатерину. Как только молодая женщина окажется в его постели и пустит в ход свои чары, приумноженные ее свежестью и юностью, она заставит его забыть об играх со слугами. В любом случае чувства жениха и невесты имели второстепенное значение, по сути, у этих молодых людей не было выбора: они должны были вступить в брак, независимо от того, хотелось им того или нет. Они, разумеется, знали об этом и по-разному относились к подобной перспективе. У Петра состояние глубокой подавленности сменялось мелочным бунтом. Временами он готов был вымещать свой гнев на первом, кто подворачивался под руку. Реакция Екатерины была иной. Она приехала в Россию, выучила русский язык, ослушалась отца и приняла православие, прилагала много усилий, чтобы понравиться императрице, и она должна была выйти за Петра, несмотря на все его недостатки. Пойдя на все эти жертвы и уступки, она не готова была все бросить, вернуться домой и зажить тихой жизнью с дядей Георгом.
Между тем размах свадьбы, а также сложности, связанные с ее подготовкой, заставили даже нетерпеливую Елизавету дважды переносить дату. Наконец, церемония была назначена на 21 августа. Вечером 20 августа по городу разнесся грохот артиллерии и колокольный перезвон. Екатерина сидела рядом с матерью, на время они забыли о своих разногласиях и враждебности друг к другу. «У нас состоялась долгая теплая беседа, она наставляла меня по поводу моих будущих обязанностей, мы немного поплакали вместе и расстались очень нежно».
В тот момент мать и дочь пережили общее унизительное разочарование. Иоганну, навлекшую на себя гнев и отвращение императрицы, едва выносили при дворе. Она знала об этом и не питала никаких иллюзий насчет привилегий, которые мог ей предоставить брак дочери. Иоганна до последнего надеялась, что ее мужа, отца невесты, пригласят на бракосочетание. За этим желанием не скрывалось никакой страсти и любви к Христиану Августу, в ней говорила лишь ее уязвленная гордость. Она хорошо понимала, что нежелание Елизаветы приглашать Христиана Августа было подобно пощечине для нее и для ее мужа. Иоганна да и весь мир теперь видели, в каком положении она находилась.