На балу лишь самые пожилые, заслуженные и титулованные дворяне были удостоены чести танцевать с шестнадцатилетней невестой. К счастью для нее, бал закончился через полтора часа, Елизавета хотела, чтобы новобрачные поскорее удалились в опочивальню. В сопровождении придворных, а также фрейлин и камергеров Елизавета повела семнадцатилетнего мужа и его жену в покои для новобрачных.
Покои эти состояли из четырех больших, элегантно обставленных комнат. Три были обиты серебряной парчой, а стены в спальне – отделаны алым бархатом, украшенным серебром. Огромная кровать с балдахином из красного, шитого золотом бархата, увенчанного серебряной короной, возвышалась в центре комнаты. Здесь невеста и жених расстались, и жених удалился в сопровождении мужчин. Женщины остались, чтобы помочь невесте раздеться. Императрица сняла с Екатерины корону, принцесса Гессенская помогла ей снять тяжелое платье, фрейлина подала ей новую розовую ночную рубашку из Парижа. Невесту уложили в кровать, а затем, когда фрейлины уже выходили из комнаты, она окликнула их. «Я попросила принцессу Гессенскую остаться со мной ненадолго, но та отказалась», – вспоминала Екатерина. Комната опустела. Она ждала в одиночестве в своей розовой сорочке на огромной кровати.
Екатерина не сводила взгляда с двери, через которую должен был войти ее новоиспеченный муж. Минуты пролетали, а дверь все не открывалась. Она продолжала ждать. Прошло два часа. «Я оставалась одна, не зная, что делать. Встать? Остаться в постели? Я не имела ни малейшего представления». И Екатерина ничего не делала. Около полуночи вошла ее главная фрейлина, мадам Крузе, и «веселым» голосом заявила, что великий князь только что заказал для себя ужин и ждет, когда его подадут. Екатерина продолжала ждать. Наконец, явился Петр, от которого несло табаком и алкоголем. Он улегся на кровать рядом с ней, нервно рассмеялся и сказал: «Как это, должно быть, смешно – смотреть на нас в одной постели». Затем он уснул и проспал всю ночь. Екатерина не спала и все думала, что ей делать.
На следующий день мадам Крузе расспросила Екатерину о первой брачной ночи. Екатерина не ответила. Она знала – что-то в случившемся было неправильным, но не могла понять, что именно. Следующей ночью она по-прежнему лежала нетронутой рядом со спящим мужем и по-прежнему не отвечала на вопросы мадам Крузе на следующее утро. «И так продолжалось, – писала она в своих «Мемуарах», – без малейших изменений следующие девять лет».
Этот брачный союз, пускай и не закончившийся консуммацией, отмечали при дворе в течение десяти дней балами, маскарадами, оперными спектаклями, зваными обедами и ужинами. Устраивались фейерверки, банкетные столы устанавливали на площади перед Адмиралтейством, а из фонтанов било вино. Екатерина, которая всегда любила танцевать, с отвращением вспоминала о времени, проведенном на этих вечерах, потому что там не было ее сверстников. «Мне совершенно не с кем было танцевать, – вспоминала она. – Все мужчины были в возрасте от шестидесяти до восьмидесяти лет, большинство из них хромые, дряхлые, страдающие подагрой».
Между тем общество женщин, окружавших Екатерину, также изменилось не в лучшую сторону. В брачную ночь Екатерина узнала, что императрица назначила главной фрейлиной мадам Крузе. «На следующий день, – вспоминала Екатерина, – я заметила, что эта женщина приводила в ужас всех остальных моих женщин, потому что, когда я хотела приблизиться к одной из них, чтобы, по обыкновению, поговорить с ней, она мне сказала: «Бога ради, не подходите ко мне, нам запрещено говорить с вами вполголоса».
На поведение Петра брак также не оказал благотворного влияния. «Мой милый супруг вовсе не занимался мною, – говорила Екатерина, – но постоянно играл со своими слугами в солдаты, делая им в своей комнате ученья и меняя по двадцати раз на дню свой мундир. Я зевала, скучала, потому что не с кем было говорить». Затем через две недели после свадьбы Петр, наконец, кое-что сказал Екатерине. Широко улыбаясь, он сообщил, что влюблен в Екатерину Карр, одну из фрейлин императрицы. Не удовлетворившись тем, что он сообщил эту новость своей молодой жене, он поведал о своей новой страсти одному из камергеров, графу Дивьеру, заявив, что великая княгиня не идет ни в какое сравнение с мадемуазель Карр. Когда Дивьер не согласился, Петр сильно разозлился.