– Простите, ваше величество! – воскликнул Трощинский, – но я прошу вас ещё раз поглядеть внимательнее, ваша ли это подпись… Таких чернил у вас, государыня…
– Дмитрий Прокофьевич, дело не в чернилах! – холодно вымолвила Екатерина. – Считать эту подпись подложною, не узнавать её – есть… пожалуй даже… государственное преступление.
Трощинский несколько оробел от голоса государыни, поспешил молча склониться и, получив бумаги, вышел.
IX
Однако сановник из мелких чиновников, педант и упрямица, не сдался.
Трощинский был глубоко убеждён в том, что государыня или по доброте, ради спасения чиновника, или ради иных высших соображений признала явно подложную подпись за свою, не желая допущения мысли о возможности такого дерзкого преступления. Но тогда за что же он, Трощинский, пострадал, прослывя за опрометчивого государственного мужа, не признавшего монаршей подписи и поднявшего шум «из-за сновидения».
– Весь срам на меня пал!.. – озлобляясь, говорил Трощинский. – Негодяй остался безнаказанным, а я осмеянным!
Через два дня, явившись снова с делами в Царское Село, Трощинский, окончив доклад государыне, выговорил взволнованно:
– Ваше императорское величество, дозвольте мне за мою верную службу просить вас о милости несказанной.
– Что такое, Дмитрий Прокофьевич? – ласково отозвалась Екатерина.
– Просьба, ваше величество.
– О чём?.. Я готова всякое возможное для вас сделать…
– Но это такая просьба, с какими ещё никто не дерзал обращаться к вашему величеству.
– Вы меня удивляете… Зачем же… Почему же вы с такою просьбой надумались ко мне обращаться?..
– Необходимость, нужда… безысходность положения… Исполнить таковую мою просьбу, ваше величество, можете, однако, совершенно спокойно… Дело самое простое… для вас ничего не стоящее.
– Тогда я её исполню с удовольствием, не понимаю вашего предисловия… – улыбнулась государыня. – Говорите!
– У меня есть заранее приготовленный указ. Дайте мне ваше царское слово подписать его, каков бы он ни был. Дело самое пустое…
Трощинский достал из портфеля написанный лист и, держа его в руках, прибавил с чувством:
– Доверься мне, царица-матушка, и подпиши его не читая…
Императрица после мгновенного колебания протянула руку и вымолвила:
– Извольте… Подпишу! Но прочту всё-таки…
Трощинский положил на стол бумагу. Екатерина просмотрела её… Лицо её тотчас стало сурово, но она резким движением взяла перо и подписала.
Указ повелевал заключение в крепости сенатского чиновника Поздняка за преступление по службе, но без объяснения, в чём именно оно состоит.
Трощинский просиял и стал горячо благодарить. Государыня ни слова не вымолвила и отпустила его, кивнув головой.
Вслед за Трощинским тотчас вошёл личный секретарь государыни Храповицкий.
– Задержи-ка мне, Александр Васильевич, Трощинского в приёмной разговорами… – быстро вымолвила она.
Храповицкий поспешил исполнить поручение, а через четверть часа Екатерина поднялась и явилась в соседней горнице, где было много чиновников, дожидавших приёма. Императрица ответила на поклоны и прямо направилась к Трощинскому, которому что-то рассказывал, конечно умышленно, Храповицкий.
– Дмитрий Прокофьевич, я к вам с просьбой… Сейчас мне на ум пришло…
– Что повелеть изволите, ваше императорское величество? – ответил этот, склоняясь.
– Просьба всенижайшая, сердечная. Обещайте мне, дайте слово исполнить, в чём бы дело ни заключалось…
– На смерть пойду, государыня, если указать изволите, – восторженно произнёс Трощинский, польщённый такою милостивою беседой при посторонних лицах.
– Нет, дело простое, ничего дли вас не стоящее. Достаньте-ка тот указ, который сейчас подписала я по вашему желанию.
Трощинский быстро достал бумагу из портфеля, который лежал на окне, и подал её.
– Ну вот… Этот самый… Дайте слово исполнить мою просьбу без гнева и без ропота…
– Всё, что изволите… – заговорил Трощинский другим голосом, предчувствуя, в чём дело.
– Разорвите этот указ.
Трощинский склонился молча и, немного меняясь в лице, разорвал лист пополам.
– Благодарю вас! – выговорила Екатерина. – Это доброе дело сделано вами. Ведь вся ошибка была в чернилах. Чернила очернили чистого человека в ваших глазах.
Трощинский вернулся в Петербург вне себя и, несмотря на позднее время, проехал в Сенат, где все его подчинённые, по обыкновению, были ещё налицо, не смея разойтись до возвращения его из Царского Села.