В доме у Воскресенских ворот,[33] где помещалась Университетская типография,[34] царило необычайное оживление. Перед ним стоял длинный ряд ломовых телег, нагруженных ящиками. Выходили наборщики, кряхтя и переругиваясь, тащили ящики вниз, в полуподвальное, но светлое и сухое большое помещение. Мастера в зелёных фартуках, с трубками во рту мелькали повсюду. Одни следили, как вскрывают ящики и достают из них части машин, другие руководили сборкой.
В воздухе разносился стук молотов, звон падающих металлических частей, сливалась немецкая и русская ругань. Толкотня была как на площади. Сверху доносился мерный стук типографских станков, шум от перебрасываемых тюков бумаги, топот. В первом этаже печатались «Московские ведомости»,[35] «Прибавления» к ним, «Детское чтение для сердца и разума». Скромная Университетская типография, выпускавшая шестьсот экземпляров газеты в день и несколько десятков книг в год, в которой даже печатание сочинений Ломоносова приостановилось, потому что в типографии не хватало «иже с краткою», теперь работала день и ночь.
Тираж «Московских ведомостей» дошёл до шести тысяч, столько же печаталось «Прибавлений» к ним, а книжный цех был так загружен, что у касс наборщики стояли плечом к плечу. Типография расширялась непрерывно. Всё время из-за границы доставлялись новые машины и шрифты, люди работали не разгибаясь и всё-таки не могли справиться с бесконечными рукописями русских и переводных романов, учебников и других книг, которые стремился выпустить неутомимый издатель.
На третьем этаже помещалась редакция «Московских ведомостей» и квартира Николая Ивановича Новикова. Суета в этих комнатах царила необыкновенная. В обширной передней были грудами навалены шляпы с позументами по краям, плащи, форменные треуголки.
В следующей за ней комнате у обширного стола, уставленного блюдами и бутылками, толпилось множество народа. Студенты и офицеры в мундирах, молодые люди с косицами и в буклях, в кафтанах с большими обшлагами и клапанами, узких панталонах и туфлях с пряжками, на высоких каблуках стояли группами у окон и разговаривали.
На стул взобрался краснощёкий мужчина, круглолицый, с ямочками на щеках, одетый в новый, с иголочки кафтан и серый камзол. Его кружевное белоснежное жабо издавало аромат модных духов «Киннамона». Он читал стихи, несколько отставив руку с листом, глаза его насмешливо щурились:
НАСТАВЛЕНИЕ МОЛОДОМУ СУЕТОНУ, ВСТУПАЮЩЕМУ В СВЕТТы должен стыд изгнать, учение оставить,Бесстыдство вместо них с невежеством восставить.Себя ты внутренне всех лучше почитай,Не слушай никого, один лишь всё болтай;Суди о всех вещах, хоть ничего не знаешь, —Ты сим почтение себе приобретаешь.Богатым кланяйся, на бедных не гляди;Перед чиновными ты подло унижайся,Над нищими гордись, а часто и ругайся,Подвластными тебе не очень дорожи,Иль изредка ты им вид милости кажи.Крестьян ты, разорив, продай иль заложиИ, деньги взяв за них, на карту положи.Ещё ж знать всякому потребно офицеру —Оспорить в полчаса и опорочить веру.Всё делай тленным, всё ты делай бесконечным,Сей мир ты признавай то временным, то вечным;То телом иногда ты душу называй,То духа имя ей из милости давай.Похвально, если ты обиды не прощаешь.Бесчестен будучи, честь шпагой защищаешь.Ты смело без вины соперника рази,За грубые слова и друга в грудь пронзи.Ешь, пей и веселись, во все вдавайся страсти,Над добродетелью победу одержи,На совесть, здравый ум оковы наложи.Низвергнув сих врагов, своей последуй воле —Сим можешь ото всех ты отличить себя.Какое счастье, честь и слава для тебя!Он кончил читать. Наступившую тишину прервали аплодисменты, крики, шум отодвигаемых стульев.
– Браво, Денис Иванович, ты, право, превзошёл самого себя, – сказал высокий молодой офицер с резкими, выразительными чертами лица. – Придворные модники не очень будут рады твоему произведению! Я предлагаю, господа, выпить за нашего Буало…[36]
Зазвенели бокалы, все окружили улыбающегося Фонвизина.
В последней комнате за большой конторкой сидел хозяин – Николай Иванович Новиков, крупный человек с большим носом и выразительными чёрными глазами, и разговаривал с посетителем, по-видимому, купцом. Купец, великан, стриженный под скобку, с окладистой седой бородой, полузакрыв глаза и сложив на животе руки, слушал хозяина.
– Надо понять, Афанасий Захарович, – говорил Новиков, – что просвещение может быть токмо результатом распространения книг. А книги распространяются лишь частным и общественным иждивением. К тому же сие есть весьма выгодный вид торговли. Возьмём Германию…
Купец приоткрыл глаза.
– Николай Иванович, то в Германии, а то у нас. У нас на всю Москву две лавки, и те больше торгуют французскими книгами да аглицкими картинами. А из русских ну продадут за несколько дней «Четьи-Минеи»[37] или, скажем, «Зерцало юности».[38] У нас книжки-то читают больше господа, так они любят, чтобы французские книжки были с картинками, насчёт любви или разного таланта…