Радищев задумался.
– Не знаю. Скажу лишь, что молчать стало тяжело, а говорить нельзя…
Новиков вздохнул:
– Что же, будем делать каждый по-своему то, что нам подсказывают совесть и любовь к отечеству и нашему народу.
Они молча вышли на улицу. Было совсем светло. Птицы пели в московских садах. Отъезжали последние кареты. Из подъезда выскочила молодая красавица в белом бальном платье с помятыми живыми розами, приколотыми к корсажу, с голыми плечами, обнажённой шеей и непокрытой головой. Она взглянула на небо, окрашенное полоской зари, вдохнула полной грудью пахучий свежий воздух, взмахнула обнажёнными руками, украшенными драгоценными перстнями и браслетами, и сказала:
– Как хорошо!
Подлетела карета, с громом упала железная подножка. Лошади, подрагивая на утреннем холодке под шёлковой сеткой, стояли, скосив глаза. Потом захлопнулась дверца, лакей в шляпе с пером вскочил на облучок, и всё исчезло в туманном воздухе, как сказочное видение…
8 МАРКИЗ ДЕ ЛЯ ГАЛИСОНЬЕР
Радищев обнял на прощанье Новикова и медленно пошёл через Иверские ворота на Красную площадь. Зубчатые кремлёвские стены и древние башни резко выделялись на розовом небе, по которому плыли рваные облака.
Он свернул на Никольскую. Около Синодальной типографии сторожа с трещотками за поясами открывали рогатки.[49] Прошёл мимо фонарщик с лестницей – тушить редкие, отстоявшие на десять сажен друг от друга фонари. По бревенчатой мостовой прогрохотал волочок[50] с седоком, укутанным фартуком. Седок, видимо прогулявший всю ночь купец, покачивался при каждом толчке. В Заиконоспасской духовной академии уже звонили к ранней обедне. В греческом Николаевском монастыре, в часовне святого Николая, и в древнем Богоявленском монастыре, в часовне святого Пантелеймона, зажигали свечи, сонные монахи с кружками в руках ожидали первых молящихся.
Радищев дошёл до Шереметевского подворья, где помещался дворянский гостиный двор, поднялся по каменной лестнице на второй этаж. Слуга, подметавший коридор, побежал отворять ему номер. В сводчатой большой полутёмной комнате пахло сыростью и мышами. Александр Николаевич бросил плащ и шляпу на кресло и прилёг на диван. Разговор с Безбородко и Воронцовым напомнил о том, при каких обстоятельствах он впервые столкнулся с канцлером.
Год тому назад, в конце июля 1786 года, французская военная эскадра прибыла в Кронштадт. На судах было много различных товаров, но ещё больше ожидало в порту. Командир эскадры маркиз де ля Галисоньер заявил, что королевские французские военные суда не могут подлежать таможенному досмотру и предназначенные для них товары должны быть беспрепятственно доставлены на корабли эскадры. Начальник Кронштадтской таможни отказался признать за военными судами право провозить коммерческие грузы и заявил, что не пропустит их без оформления и оплаты пошлин. Суда стояли в порту, таможня установила за ними бдительный надзор. Дать разрешение на свободный пропуск товаров мог помимо императрицы только один человек – президент Коммерц-коллегии, сенатор, член Совета при высочайшем дворе граф Александр Романович Воронцов.
Но французский посол граф Луи Филипп Сегюр д'Агессо очень хорошо знал Александра Романовича. Иностранные дипломаты, банкиры и купцы старались по возможности избегать Воронцова и действовать помимо него, окольными путями. Один из них о нём писал так:
«Граф Александр Романович Воронцов принадлежит к богатому и могущественному роду. Он получил прекрасное образование и, будучи человеком проницательным и умным, с юных лет сделал блестящую карьеру в качестве поверенного в делах при Венском дворе, а потом полномочного министра в Лондоне и Амстердаме. В двадцать семь лет он стал сенатором, камергером, а затем президентом Коммерц-коллегии и членом Совета при императрице. Следует при этом принять во внимание, что ни он, ни его брат, нынешний посол в Лондоне, никогда не признавали Екатерину Вторую законной императрицей, но только мужеубийцей, незаконно захватившей престол. Оба брата почти порвали отношения со своей сестрой – президентом Академии наук Екатериной Дашковой, считая её соучастницей в перевороте и убийстве Петра Третьего. Александр Воронцов числится открытым врагом всемогущего Потёмкина, которого почитает за обыкновенного парвеню,[51] хотя и не лишённого способностей.
По характеру своему Воронцов отличается высокомерием, независимостью поведения и необыкновенным упрямством. Несмотря на это, императрица вынуждена терпеть его в своём кабинете, так как она не хочет ссориться со старым дворянством и понимает, что Воронцов является одним из самых честных, умных и образованных людей среди вельмож, которые её окружают…»