После обеда Нарышкин организовал для гостей представление: у него была труппа из четырнадцати слонов, подаренных императрице Елизавете Надиром, шахом Персии. Их (и гостей, и животных) привели во двор Зимнего дворца, где слоны показывали различные цирковые трюки.
Княгини провели в Санкт-Петербурге более двух дней, в течение которых ряд придворных, не поддерживавших предполагаемого брака, сделал вялые попытки задержать их и не дать прибыть в Москву вовремя — ко дню рождения великого князя, что дискредитировало бы их в глазах императрицы. Иоганна была начеку. Узнав о заговоре от своего старого знакомого маркиза де ла Шетарди, она настояла на как можно более раннем отъезде в Москву. Отправление состоялось в ночь с пятого на шестое февраля.
На этот раз кортеж состоял из двадцати-тридцати саней. Смены лошадей ждали на каждой почтовой станции, где приезжим подавали также утренний кофе, обед или ужин и обеспечивали «всеми мыслимыми удобствами». На этом этапе путешествия Иоганна слегка пострадала, когда ночью длинные спальные сани задели задом за угол огибаемого дома. Ее описание события крайне драматично:
«Удар, полученный санями, привел к тому, что большой железный прут, который удерживал кожух и использовался для его откидывания, если вы желали остаться на открытом воздухе, упал внутрь. Этот прут потянул за собой меньший, который удерживал занавеску, заслонявшую от солнца. Оба прута рухнули мне прямо на голову. Удар разбудил меня; я попыталась выбраться из-под накидки. Тогда оба прута скатились мне на грудь и на руку. От страха и боли я едва могла дышать. Все, что я сумела сделать, — это растолкать дочь, которая спокойно спала рядом. На нее ничего не свалилось. Пока она кричала кучеру остановиться, я смогла высвободиться. Я думала, что ранена, но ран не оказалось — накидка защитила меня от удара в полную силу; иначе мне наверняка разбило бы голову, грудь и руку. Меня вынули из саней, растерли водкой, и я отделалась несколькими синяками»{21}.
Описание инцидента, сделанное дочерью, гораздо точнее:
«Когда мы покинули Петербург, сани, в которых ехала моя мать, ударились при повороте о дом, и железный крючок, прикрепленный к экипажу, упал ей на голову и плечо. Она кричала, что получила смертельные раны, хотя ничего не было видно — не было даже синяков. Инцидент задержал наше путешествие на несколько часов»{22}.
На деле Иоганна получила гораздо меньше ушибов, чем другие участники поездки. Одному из гренадеров охраны ударом о дом разбило нос и подбородок, а «одного из кучеров… сбросило с облучка; он упал на сержанта-квартирмейстера, пажей и скороходов, которые находились в передней части саней, и просто счастье, что никто ничего не сломал»{23}.
Несмотря на несчастный случай, конвой быстро продвигался вперед, и к четырем часам пополудни девятого февраля был уже в двадцати пяти милях от Москвы. В этом месте их встретил курьер, прибывший, чтобы проинструктировать Иоганну о том, как следует войти в город. Приходилось поторапливаться, так как Ее императорское величество находилась в состоянии нервозного ожидания. Княгини быстро переоделись (София вспоминала, что на ней было тесно облегающее платье из розового с серебром муара — тяжелый, с разводами шелк крупного плетения), быстро поели (хотя Иоганна заявила, что слишком нервничает, чтобы проглотить хоть кусочек) и, выслав вперед курьеров, отбыли. На этот раз сани тянуло шестнадцать лошадей, так что оставшееся расстояние они покрыли за три часа. За пару миль до города их встретил лично камергер двора Ее императорского величества, который передал приветы от императрицы и великого князя и сообщил, что оба с нетерпением ждут встречи с ними.
Камергер занял переднее место в санях, откидной верх которых сдвинули назад, и путешественницы были наконец-то доставлены к дворцу Анненгоф[10], где расположилась резиденция двора. Минуя роскошный въезд, сани проследовали мимо апартаментов императрицы. Та вышла в маленький коридорчик со множеством окон, откуда могла кинуть взгляд на посетительниц, оставаясь невидимой. Выбирающихся из саней Иоганну и Софию приветствовал гофмаршал Брюммер с несколькими камергерами, гофмейстерами и офицерами охраны. Затем их провели в покои, где дамы избавились от верхней одежды. Когда Иоганна снимала головной убор, появился великий князь Петр и представил ей фельдмаршала князя Гессен-Гомбургского — адъютанта императрицы. Приближался момент встречи с самой императрицей, которая пригласила прибывших в свои апартаменты. «И мы отправились, — рассказывала потом Иоганна. — Никто не скрывал любопытства и того, что немецких дам разглядывают от макушки до пяток и от пяток до макушки. Ее величество сделала несколько шагов и оказалась в помещении, известном как примыкающая к спальне приемная. Я сняла перчатки, и она удостоила меня поцелуя, который я не могу назвать иначе чем нежный»{24}. Затем Иоганна поцеловала императрице руку, произнесла формальные слова благодарности за «блага, которые она излила намою семью», и попросила о дальнейшей защите «для себя, остальной семьи и ребенка, которого Ее величество удостоила чести вместе со мной присоединиться к ее двору»{25}. На Софию произвела огромное впечатление красота тридцатичетырехлетней Елизаветы и величавость ее осанки: «Императрица была крупной женщиной, несмотря на полноту ничуть не обезображенной своими размерами и не стесненной в движениях. Ее голова тоже была прекрасна»{26}. На ней был очень большой кринолин, надетый ради особого события под платье из серебряного муара, расшитого золотой тесьмой; в волосах красовалось черное перо и множество бриллиантов.
Императрица, поблагодарив Иоганну за ее слова, обратила внимательный и одобрительный взгляд на Софию. Она поцеловала ее, а затем повела обеих в свою спальню (это было не настолько личное помещение, как представляется теперь — дела часто совершались в спальнях). Там стояли кресла, но ни одна из дам не села. Иоганна говорит, что из-за необычайной оживленности разговора никто не вспомнил о креслах, а София напоминает, что раз не села императрица, никто другой сесть не мог. Во время разговора Елизавета на несколько минут покинула комнату. София решила, что она вышла отдать какие-то распоряжения, но Иоганна предпочла считать, что причина была романтической: «Впоследствии я поняла, что разглядев близко мое лицо, она заметила, насколько похожа я на своего брата, и не смогла сдержать слез; именно поэтому она и вышла»{27}.
Примерно через полчаса императрица решила, что Иоганна с Софией, должно быть, устали с дороги, и отпустила их. Этим вечером она не ужинала с ними, как и в последующие дни, так как был Великий пост, и набожная Елизавета воздерживалась от мяса, которое подали гостям. Однако великий князь был освобожден от соблюдения постов. Он часто делил стол с княгинями — или в их апартаментах, или в собственных. На первом ужине София сидела слева от великого князя, а граф Миних, гоф-интендант императрицы, с другой стороны от нее. Ее поразил тот факт, что он имел привычку очень медленно говорить с закрытыми глазами. Она запомнила, что у великого князя Петра длинное бледное лицо, прямой нос, твердый подбородок, довольно маленький для его возраста, и огромное количество нервной энергии. Во время ужина императрица незамеченной подошла к дверям, чтобы проверить первое впечатление, сложившееся у нее о гостях.