Петр заболел острой формой расстройства желудка. Болезнь, должно быть, его необычайно смущала, так как он вынужден был облегчаться в присутствии караула. В среду вечером 3 июля его посетил личный врач, доктор Людерс, который дал ему лекарство. На следующий день доктор Людерс зашел к хирургу Паулсену, чтобы посоветоваться. Оба доктора к вечеру решили, что Петр поправился. 5 июля французский атташе Беранже с оптимизмом писал графу де Шуазелю: «[Петр] предполагает жить философом. Думаю, все, чего ему будет не хватать — это свободы»{292}. Но тем же вечером Петр опять почувствовал себя плохо, а на следующий вечер Екатерина получила от Алексея Орлова записку, полную сострадания и смущения:
«Ваше величество, матушка![30] Как могу я рассказать вам, как смею описать, что случилось; вы не поверите вашему рабу, но я скажу правду, как пред Богом. Ваше величество, матушка! Клянусь, не могу понять, как это произошло. С нами покончено, если вы не простите нас, матушка, но его больше нет! Никто не хотел, чтобы так было, как бы мы осмелились поднять руку на своего государя! Тем не менее, Ваше величество, несчастье произошло. За столом он начал спорить с князем Федором [Барятинским], и прежде чем мы успели разнять их, его уже не было. Мы не можем сообразить, что делать; но мы все виноваты, мы заслужили смерть. Прости меня, хотя бы ради брата. Я признаюсь во всем, расследовать бесполезно. Прости или приговори к немедленной смерти. Жизнь внушает мне отвращение. Мы вызвали твой гнев и потеряли свою душу»{293}.
Письмо Орлова было заперто в столе в кабинете Екатерины, где пролежало спрятанное все годы ее правления.
Никто не знает степени соучастия Екатерины в убийстве Петра. Многие и в стране, и за рубежом считали ее виновной, даже если не говорили этого открыто. Некоторые приводили официальную версию — что Петр умер от «геморроидальной колики», — хотя этот вердикт никогда не обсуждался открыто, во всяком случае в России. Общее мнение было таким, что смерть Петра стала неизбежным следствием его свержения с престола. Трудно представить его навечно запертым со скрипкой и лютеранской Библией, а также и с периодическими припадками пьяной неустойчивости. Но еще сложнее представить, что ему позволили бы вернуться в Голштинию, как он хотел. Много лет спустя Фридрих Великий возложил вину на Орловых, а не на Екатерину:
«Екатерина, коронованная и свободная, верила, как молодая женщина без всякого опыта, что все уже сделано; такой трусливый враг не представлял для нее опасности. Но Орловы, более дерзкие и дальновидные, не желавшие, чтобы кто-либо использовал этого князя в качестве знамени, поднятого против них, убили его.
Императрица не знала об этом гнусном преступлении и, услышав о нем, испытала отчаяние, которое не было притворным; она предчувствовала осуждение, которое сегодня выносят ей все; ошибочное это суждение невозможно исправить, так как при ее положении кому как не ей пожинать плоды этого убийства. Она оказалась обязанной поддерживать, и не только беречь, а даже держать возле себя авторов преступления, так как они одни могли спасти ее»{294}.
Говоря о Екатерине как о «молодой женщине без опыта», Фридрих недооценивал ее отлично развитое политическое и стратегическое чутье. Кажется наиболее вероятным, что Екатерина дала по крайней мере молчаливое согласие на убийство Петра. Она заключила с тремя братьями Орловыми и с Федором Барятинским соглашение о том, что от Петра нужно избавиться. Было оговорено: поскольку Екатерина не будет замешана, она защитит убийц мужа и гарантирует, что их никогда не привлекут к суду. Но неизбежные вопросы, касающиеся ее собственного участия, поставили ее перед дополнительным препятствием при создании собственного образа законного монарха в глазах России и мира. Теперь ей предстояло вечно бороться с репутацией, которую создал ей Беранже в своем красочном отчете графу де Шуазелю:
«Что за картинка, монсеньор, для нации, когда она возвратится к здравому уму и сможет судить с холодной кровью! С одной стороны — внук Петра I сброшен с трона и умерщвлен, с другой — внук царя Ивана, томящийся в оковах. А в это время княгиня Ангалът-Цербстская узурпирует корону, начав свое правление с цареубийства»{295}.
Екатерина узнала о смерти Петра через несколько часов после того, как та наступила, но никакого публичного заявления не было сделано до следующего дня. Иностранных посланников информировали о произошедшем в документе, выпущенном Коллегией иностранных дел. Там заявлялось, что «император после долгих мучений от геморроя и от сильнейших болей в желудке, от которых часто страдал и раньше, вчера скончался»{296}. Манифест зачитали также в церквях, объявив причиной смерти прежнего императора сильнейшие колики и призвав верующих помолиться за его душу.
Екатерина организовала вскрытие тела Петра, которое подтвердило смерть от естественных причин. Затем в течение двух недель его тело было выставлено в Александро-Невской лавре, куда можно было свободно прийти и засвидетельствовать свое почтение — хотя записывались имена всех видных людей, которые сделали это. Ни один иностранный посланник не пошел посмотреть на тело, но Беранже послал друга, который рассказал ему, что «лицо Петра было необычайно темным, а сквозь кожу сочилась черная кровь, которая виднелась даже на перчатках, надетых на руки»{297}. «И наконец, — писал Беранже, — говорили, что люди видели на трупе признаки, указывавшие на отравление»{298}. Петр был одет в свою любимую светло-синюю голштинскую форму; признаки удушения прикрыты широким шарфом, скрывающим его горло, и большой шляпой, укрывающей часть лица.
Похороны прошли 10 июля. По описанию Роберта Кейта, «последнего императора похоронили в Невской лавре в среду утром без особых церемоний; на похоронах было приказано присутствовать только первым пяти классам»{299}. Екатерина не пришла. Гроб поставили сверху на гроб Анны Леопольдовны. Похороны Петра были проведены в Невской лавре, вдали от остальных членов династии Романовых, покоящихся в Петропавловском соборе, — чтобы подчеркнуть его политическую незначительность и то, что он оказался недостойным звания истинного потомка Петра Великого. Тот факт, что он так и не был коронован, также использовали в качестве повода для упокоения его в этом относительно низшем месте захоронения.
Через два дня после похорон Петра в Петербург вернулся бывший канцлер Бестужев. За двадцать миль от города его встретил Григорий Орлов и остаток пути провез в императорской карете. Екатерина ожидала его в старой аллее Летнего дворца. Она немедленно восстановила все его ранги и титулы и подарила ему собственный экипаж и великолепный дом, где все нужды стола обеспечивались за счет двора (его прежний дом на берегу возле Исаакиевской площади, на который он брал закладную у английского консула, стал в 1763 году местом размещения Сената). Невиновность Бестужева в инкриминированных ему императрицей Елизаветой преступлениях подтвердили манифестом.
Другие придворные, высланные по этому делу, также были возвращены и оказались в большой чести. Один из них, Иван Елагин, быстро стал одним из самых доверенных чиновников Екатерины. Через несколько недель после переворота дядя Екатерины, князь Георг Людвиг, получил вознаграждение в сумме ста тысяч рублей — как возмещение потерь, которые он понес, когда солдаты разграбили его дом. Ему позволили вернуться в Голштинию с шестьюдесятью двумя другими гражданами этого княжества.[31]
30
«Матушка» — традиционная форма обращения к царице, женский эквивалент слову «батюшка» («батюшка» используется и для царя, и для священника).
31
Князь Георг Людвиг умер 27 августа 1763 года в возрасте сорока четырех лет. Екатерина устроила так, чтобы сыновей князя, одиннадцатилетнего Вильгельма и девяти летнего Петера Фридриха Людвига, привезли в Петербург. Они воспитывались и получили образование при дворе.