Тем не менее, в течение трех дней Панин готовится присоединиться к великому князю в Царском Селе. Похоже, он решил, что единственный способ справиться с тяжелой утратой — как можно быстрее вернуться к привычному существованию, дабы забыть о надеждах на другую жизнь. Никогда больше имя Панина не связывали ни с одним романтическим приключением или женитьбой.
Болезнь графини Шереметьевой и ее смерть заставили Екатерину ускорить осуществление курса действий, который она некоторое время обдумывала и планировала вскорости реализовать. Форма прививки против оспы, при которой малое количество жидкости из болезненного пузырька втиралось в ноздри или в ранку на волосистой части головы, давно уже практиковалась в Европе и Азии как часть народной медицины — у пациента проявлялась слабая форма болезни, которая была не особо опасной и обеспечивала иммунитет на всю жизнь. В последние годы некоторые опытные медики пытались сделать эту процедуру более «профессиональной», добавляя слабительное и кровопускание для очистки всей системы и вводя зараженный материал в большой надрез, обычно на руке. Эта процедура с одинаковой частотой иногда приводила к жестокой болезни, а иногда нет, и давала осложнение на зараженной ране — так что пациент с тем же результатом мог просто заболеть обычным путем. Однако некоторые неученые практики, среди которых наиболее прославилась семья Саттонов, отец и два сына, делали прививки гораздо удачнее, пользуясь народным средством[38]. Томас Димсдейл, член научного общества Королевского медицинского колледжа в Лондоне, который давно интересовался прививками против оспы, будучи квалифицированным практикующим медиком, соединил лучшее из двух подходов и создал свой метод, похожий на тот, что использовали Саттоны. Его метод, похоже, оказался удачным. В 1767 году он опубликовал научный труд на эту тему. Тот получил широкое распространение, и благодаря публикации барон Александр Черкасов, президент русской медицинской коллегии, узнал об этом новшестве. Будучи в курсе, что Екатерина намерена произвести в России прививки, если они докажут свою эффективность, Черкасов попросил русского посла в Лондоне начать переговоры с доктором Димс-дейлом. Проект, предложенный ему, заключался ни много ни мало в приезде в Россию, чтобы привить от оспы императрицу и ее сына. Врач принял вызов, и в июле 1768 года пятидесятишестилетний доктор Димсдейл и его двадцатидвухлетний сын Натаниель (студент-медик из Эдинбурга) отправились в Санкт-Петербург.
Незадолго до Димсдейлов в Россию прибыл новый британский посол — лорд Кэткарт. Учитель его детей Уильям Ричардсон описал, каким он впервые увидел город с причаливающего судна:
«Дворцы Ораниенбаума [именно так] и Петергофа великолепно выглядели с моря; ландшафт приятно разнообразили леса и невысокие холмы. Вокруг Санкт-Петербурга много лесов, так что при приближении казалось, будто колокольни и шпили, покрытые оловом и бронзой, а иногда и позолотой, поднимаются прямо из леса»{425}.
Первым публичным событием, которое посетил восьмого августа лорд Кэткарт с семьей, было заложение камня в основание нового Исаакиевского собора, созданного Ринальди. Предыдущая деревянная церковь на Старо-Исаакиевской площади была снесена, чтобы расчистить место там, где Фальконе наметил поставить конную статую Петра I. Собору Ринальди отвели место дальше, в глубине площади.
И лорд Кэткарт, и мистер Ричардсон описали событие с одинаковыми деталями. «Все пространство под собор было предварительно огорожено забором; на место допустили только персон высоких рангов и особо приглашенных. Огромная толпа собралась за ограждением»{426}. Лорда Кэткарта с сопровождением провели в палатку, где представили большинству придворных дам. На месте будущего алтаря была возведена арка «на восьми колоннах предположительно коринфского стиля, украшенная гирляндами»{428}; под аркой стоял стол, «покрытый малиновым бархатом с золотой каймой»{428}, на столе — небольшой мраморный ящик. На столе меньшего размера лежали предметы, предназначенные для помещения в закладной камень, в том числе медали и монеты, золотая коробочка, в которую их предстояло сложить, а также «два куска мрамора в форме кирпичей»{429}.
Первым должен был прибыть великий князь со свитой. Ричардсон записал:
«Этот молодой князь, — несомненный наследник Российской империи, имеет бледное лицо с темными глазами, замечательными из-за их приятного цвета, а не благодаря выразительности, и строение скорее болезненное, чем изящное. Он показался веселым, вежливым, с непринужденными манерами. Одет он был в морскую форму с голубой лентой ордена святого Александра Невского»{430}.
Потом с Адмиралтейства выстрелила пушка. Ударили барабаны, объявляя о прибытии императрицы, за которой следовала процессия из дьяконов, размахивающих кадилами и несущих стяги святого Исаакия, и священников с крестами, свечами и большой иконой, а за ними шли певчие и епископы. Ричардсон оставил детальное описание теперь уже тридцатидевятилетней императрицы Екатерины:
«Императрица России выше среднего роста, очень миловидна, изящно сложена, но склонна к полноте; лицо имеет чрезвычайно белокожее, что, как каждая женщина в этой стране, пытается исправить румянами. У нее прекрасный рот и зубы; глаза голубые, а взгляд не просто оценивающий, но испытующий — хотя все-таки и не подозрительный. Черты лица правильные и приятные. В общем, судя по ее облику в целом, было бы несправедливо назвать ее мужеподобной, но неправильно было бы и сказать, что она исключительно женственна… На ней была серебряная накидка на горохово-зеленом фоне и платье с пурпурными цветами и с серебряной отделкой. Волосы причесаны по современной моде. Ее украшали также богатое бриллиантовое ожерелье, браслеты, серьги и голубая лента самого высокого рыцарского ордена; погода была теплой, императрица несла маленький зеленый зонтик. Она улыбалась и по отношению к окружающим держалась доброжелательно»{431}.
Лорд Кэткарт дал краткое описание Григория Орлова, которое предполагает, что фавориту императрицы после возведения Екатерины на престол пришлось с муками, но освоить придворный этикет: «Граф Орлов ростом много выше среднего, он элегантен, выражение его лица сдержанное и мягкое. Очень хорошо говорит по-французски»{432}.
Провели церковное богослужение с молитвами и пением, кроплением святой водой и окуриванием ладаном. Затем благословили медали, уложили их в мраморный ящик, и императрица первой использовала золотой мастерок для укладки в камень монет. Великий князь добавил немного раствора, то же сделал лорд Кэткарт и прочие различные государственные сановники. Когда все было сложено в мраморный ящик, стол убрали через люк, и императрица работала воротом, пока ящик не опустился вниз, под платформу, встав на место. После этого архимандрит Платон произнес проповедь, и служба закончилась взаимным целованием рук священников и императрицы. Священники — по словам Ричардсона — целовали императрице руку «с готовностью и с громким звуком»{433}.
В том же месяце, но позднее лорд Кэткарт наблюдал за работой Законодательной комиссии в зале Зимнего дворца, где проводилось большинство сессий, из ложи по соседству с императорской, откуда Екатерина порой наблюдала за происходящим и слушала дебаты, оставаясь незамеченной. Посол пришел в перерыв.
«Помещение казалось настолько забитым, а разные группы были так заняты разговором, что поневоле, взгляну в вниз на ассамблею, я представил себе улей. Один конец зала занимал трон императрицы, вдоль другого и по обеим сторонам располагались скамьи, как в Палате общин; слева от трона поместили карту государства. В почетной части зала стоял также стул для обер-церемониймейстера комиссии, а с другой стороны — еще два: для распорядителя, ведущего протокол, и для генерал-прокурора — представителя императрицы, имеющего право прерывать работу от ее имени в случае, когда нужно соблюсти процедурные правила.