Внутренне София была в отчаянии, но внешне она была весела, особенно при посторонних. Ее порывистость, неиссякающая бодрость, врожденная склонность «болтать без стеснения и без умолку» в обществе взрослых, поразительный ум — сочетание всех этих свойств производили сильное впечатление на гостей. Она привыкла к тому, что хвалили ее ум.
Когда Иоганна поехала в Брауншвейг и взяла с собой Софию, чтобы та повидалась с прабабушкой, девочку хитростью заставили продекламировать длинные отрывки из драматических произведений. Ее гладили по голове и хвалили, и она начала считать себя не такой, как все: «Мне так часто говорили, что я умна и сообразительна, что я в конце концов поверила этому». Король Фридрих Вильгельм, который впервые отведал плоды раннего развития Софии, когда той было еще четыре года, следил за ее успехами, интересуясь ею каждый раз, когда ему случалось бывать в Штеттине или когда Христиан Август приезжал в Берлин.
Иоганна впервые отвезла принцессу в Берлин, когда той исполнилось восемь лет. Они пробыли там несколько месяцев, и София являлась ко двору разодетая, как маленькая дама, в платье с длинным шлейфом. Ее позвоночник больше не выписывал зигзаги, плечи стали симметричными. Проходя по залам королевского дворца, который уступал в размерах дворцу ее прабабушки в Брауншвейге, она гордо несла свою маленькую головку. Королева пригласила ее к обеду. За столом был кронпринц Фридрих, молодой человек двадцати пяти лет. Королеве и ее сыну девочка показалась очаровательной, и Фридрих, как и София, обладавший недюжинным умом и неугомонным, пытливым духом, надолго запомнил ее. То, что ее восьмилетняя дочь уже сумела обратить на себя внимание высочайших особ и тем самим обошла ее, раздражало Иоганну, по понятиям которой девочки могли цениться лишь за их красоту. София, по мнению ее матери, была дурнушкой, и весь ее ум, каким бы высоким он ни был, не мог затмить этого недостатка. Иоганна не распространялась по этому поводу, но ее чувствительная дочь обо всем догадывалась. Кроме того, София росла в таком окружении, где главным достоинством женщины считалась ее внешность. Всем было известно, что из некрасивых маленьких девочек вырастали такие же некрасивые женщины, а некрасивых женщин никто не брал в жены, и они чахли в домах своих родителей или в монастырях, где жили с роскошью в затворничестве, не принимая монашеского обета. При этом им отводились великолепные апартаменты, не шедшие ни в какое сравнение с обычными скромными кельями. Почти в каждой семье, включая и семью Софии, были такие неудачницы, никому не нужные женщины. По мнению Иоганны, ее дочери грозила опасность стать одной из таких отверженных.
Очень умная, приятная в общении, но некрасивая — таков был вердикт по отношению к Софии Ангальт-Цербстской. Ребенок же делал то, чего и ждали от него, наблюдая за миром своими большими яркими глазами, задавая тысячи вопросов и ожидая своего звездного часа.
Глава 2
После того как ей исполнилось восемь лет, София все меньше и меньше времени проводила в унылом до отупения, холодном Штеттине, надолго уезжая туда, где жизнь била ключом и искрилась роскошью — к пышным дворам Берлина и Брауншвейга. В течение трех-четырех месяцев в году Иоганна жила при дворе своей бабушки, а долгие северные зимы проводила в Берлине, куда брала с собой и Софию.
Христиан Август не возражал против столь долгих отлучек жены. Ему было уже под пятьдесят, ей еще не было и тридцати; они различались характерами — серьезный, суровый и аскетический у мужа, тяготевшего к одиночеству, и живой, остроумный и легкомысленно-кокетливый у жены, предпочитавшей вращаться в обществе друзей и поклонников. В этой супружеской паре Иоганна, по воспоминаниям ее дочери, считалась средоточием ума, но в действительности Христиан Август превосходил ее по этой части, «будучи человеком незыблемых моральных устоев и глубоких, трезвых суждений», знакомым со многими предметами благодаря своей начитанности. Интересы Иоганны и ее мужа были слишком разными, чтобы их могло связывать что-то еще, кроме воспитания детей. Христиан Август уже начинал стареть, болеть и не мог участвовать в бесконечных охотах, балах и прогулках, чего требовала придворная жизнь.