Подобные сочинения являлись обыкновенными пасквилями; но восемнадцать лет спустя, вслед за появлением «Bemerkungen über Esthland, Liefland und Russland» (Prag und Leipzig, 1792), когда вся пресса занялась строгой оценкой события и вызвавших его причин, – положение Екатерины оказалось не из приятных. Анонимный автор «Bemerkungen» не постеснялся перечислить все эти причины, из которых главнейшую он видит в ужасном положении огромного большинства народных масс в России, страдающих под гнетом рабства, еще более закрепленного Екатериной (стр. 246).
Вторая турецкая война создала Екатерине новые недоразумения с западными публицистами, особенно во Франции, и на самого компетентного из них навлекла жестокие испытания. Пренебрегая мнением своего правительства и огромного большинства сограждан, Вольней энергично вступился за Россию. Он уже видел русских в Константинополе, Турцию – распавшуюся, Египет – отошедшим к Франции. Его одинокий голос возбудил всеобщее негодование, за которым последовало резкое возражение. Автор его в своих возражениях дошел до утверждения, что «ни одно, может быть, государство в мире не является таким гуманным, как Турция» (стр. 240).
Труд Вольнея подверг его неприятности выслушать еще от какого-то неизвестного автора замечание, что Греция напрасно ждет освобождения и помощи от страны, пребывающей в рабстве.
Что касается Екатерины, то Вольней за свой труд не удостоился от нее ни малейшей признательности: благодаря Циммермана за присылку «Considerations», она сухо заметила, что «автор выбрал слишком избитую тему».
Почему же императрица отнеслась с таким пренебрежением к труду Вольнея? Да, вероятно, потому, что он не понимал того тонкого искусства, которое даже самые выдающиеся его собратья по перу приняли за правило всегда и неуклонно применять в определенных обстоятельствах. Например, Вольней хвалит русскую пехоту, которая, по его мнению, превосходит пехоту всех других стран, – это неловкость! Разве возможно приписывать заслугам пехоты Кагульскую, например, победу?!
Между тем в Вене оказались догадливее: совершенно незначительный автор сочинения «Ueber die Oesterreichisch-Russisch-Turkischen-Kriegsbegebenheiten» (Grätz, 1789), фон Буршейд, смело приписывает честь этой победы гению монархини.
В общем, пресса на этот раз оказалась очень строгой. Блестящим вознаграждением за все перенесенные неприятности явился для Екатерины тот восторг, с которым вся Европа, не исключая и флегматичных голландцев, встретила ее идею вооруженного нейтралитета. По этому поводу купец Горн написал даже стихотворение, в котором поставил русскую императрицу превыше Клеопатры и Елизаветы Английской, а один из ярых сторонников мира, англичанин, увидел в этой идее первый шаг к упрочению вечного мира.
В 1788 году Екатерину ожидал еще больший успех в конфликте со шведским королем, которого она величала «собратом Пугачева, на что маркиз де Сегюр даже не обижался.
Густав III оправдывался, выступив с запиской «Ueber Schweden und Russland, übersetzt aus dem Englischen Milords F. Т…» (1789, без обозначения места). Но такого английского оригинала, по-видимому, вовсе не существовало. Еще меньшего успеха достиг Густав сочинением «Du péril de la balance politique de l’Europe» (Стокгольм, 1790), приписываемым бойкому перу Борка, прусского посла в Стокгольме, не пожалевшего ядовитых стрел по адресу «покровительницы философов»; «философия и гуманность, – пишет он, – очевидно, не мешают нарушать договоры» (стр. 107).
Несмотря на то, что Густаву III удалось заручиться одобрением одного, хотя и шведа по происхождению, но все же немецкого публициста, все, чего король мог добиться, – это лишь нескольких похвал, которые ему притом пришлось разделить со своей могущественной противницей (стр. 237, 285, 355, 369).
Что касается английской прессы, то она не интересовалась кипевшей в Европе борьбой, спокойно выжидая удобного момента, чтобы выступить на сцену. Два года спустя конфликт, – возникший непосредственно между Россией и Англией, послужил поводом к столкновению Фокса с Питтом Младшим в английском парламенте и выдвинул вопрос о войне с Россией. Тогда один из сторонников Питта издал сочинение: «An enquiry into the justice and expediency of prescribing bounds to the russian empire» (London, 1791), указывая в нем на чрезмерность притязаний русской политики, постоянно грозящей внезапным нападением на Индию и Египет. Не успел, однако, Питт воспользоваться результатами своего выступления и получить новые кредиты для предполагаемой экспедиции в Балтийское море, как русский посол в Лондоне, С. Р. Воронцов, путем митингов и брошюр добивается поворота общественного мнения в совершенно обратную сторону и тем обеспечивает мир.