Высыпали мужики на улицу – смотрят.
А чего смотреть! Вон они тут, мерный шаг бьют, идут в порядке. Остановились, построились в две шеренги, задняя к передней полшага вправо приступила. Рожок сыграл, барабаны пробили.
Майор Михельсон командует:
– По бунтовщикам… Пальба ротой… Рота-а-а…
Перед ротой, перед ружьями стоят левашовские мужики гурьбой, плечом к плечу, руками обнялись. Как стена. Как полки на Гросс-Егерсдорфском поле стояли, смерти не боялись. Впереди всех он, Куроптев Феофан. В руках топор, а что топором тут сделаешь? Эх, ружей бы… Мы бы показали…
Смотрит на него майор Михельсон, усы поправляет. Куроптев вобрат смотрит:
– У, падло!
И опять командует Михельсон:
– По солдату-бунтовщику пальба ротою. Рота-а! Пли!
Ровно град разорвался залп. Попадали мужики. А первее всех – Куроптев Феофан, Архангелогородского полку солдат российский в зелёном кафтане; треуголка, пулями прицеленная, отлетела в сторону.
А остальные мужики, кто уцелел, руки подняли, на колени пали.
Не взяли Куроптева ни пули, ни ядра в честном бою, а пал он от русской пули, что направлена была рукою майора Михельсона.И после залпа настала в Левашовке тишина. Только ветер по нивам летит, нивы зреют, берёзки ветвями качают, ровно рукава опустили, лес зелёный шумит.
А потом и ночь настала.
А барин Левашов в Москве, за самоваром да ватрушками сидючи, головой качал:
– Ай, ай, ай… Лизонька, что же это? Из деревни пишет старый староста Селивёрст, что мужики нашего Густава Адамыча порешили, что бунт был, да, спасибо, солдат пригнали из Тулы… А кто всех взбунтовал? Да солдат, что с войны пришёл, Куроптев. Помнишь? Как теперь в деревню ехать? Густав Адамыч – вот управитель был зверь! Надо будет нового немца из пленных поискать… Лизонька, налей-ка мне ещё чашечку… Ах, ватрушки хороши…
Глава двенадцатая
ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ
И та же самая ночь, что пролетела тогда над Левашовкой с зарёй да с остатними соловьями, проплывала и над Петергофом, только тут была она белей. Белым зеркалом лежал залив – и в нём плыло отражённое розовое облачко да большая лайба… Петергоф, известно, – увеселительный императорский дом для пребывания царей в летнее время, – царям веселье очень было надобно…
В Петергофе рощи большие насажены, в рощах – гроты для отдыха уединённого, парки стриженые, в парках – статуи мраморные, фонтаны разные бронзовые, водомёты, каскады и многие другие к увеселению служащие мероприятия.
А в шесть утра 28 июня солнце плыло над зелёными газонами Нижнего сада, где в павильоне «Монплезир»[58] почивала спокойно императрица Екатерина Алексеевна.
Ранним утром не было в Петергофе на улицах да на дорогах ни полиции, ни охраны. По дороге из Петербурга четвёркой лошадей не спеша катилась большая карета. Карета подъехала к «Монплезиру», из неё вылез Алексей Григорьевич Орлов[59], брат Григория, любовника Фике. Рослый, широкоплечий, он с удовольствием потянулся – ноги затекли, тащились всю ночь – тридцать вёрст не шутка! За ним вылез Бибиков.
– Ну, иди, что ли! – сказал он.
Орлов быстро встряхнулся, пошёл в пристройку голландского дома, что строил ещё Пётр Великий. В маленьких комнатах было сонно, душно, пусто. Орлов разбудил камер-фрау Шаргородскую и с нею безо всяких церемоний шагнул в спальню Фике.
Фике спала, свернувшись кошечкой под голубым с гербами атласным одеялом. У туалета было уже приготовлено к утру розовое пышное платье.
Сегодня был канун именин императора Петра Фёдоровича, царь обещал приехать обедать в Петергофский дворец из Ораниенбаума, из своего Петерштадта, чтобы потом переночевать и завтра праздновать на открытом лёгком воздухе именины. Обед был заказан на сто двенадцать персон.
Орлов покосился на платье, хмыкнул и тронул государыню за белое плечо.
– Ваше величество!– сказал он совершенно спокойным голосом. – Пора вставать!
Фике, открыв глаза, села, придерживая на груди рубашку.
– Всё готово в Петербурге!
– Но что это значит? – воскликнула императрица вполголоса. – В чём дело? Почему?
Было ведь условлено, что заговорщики начнут действовать, когда император Пётр уедет из России воевать с Данией.
– Капитан Пасек[60] арестован! – многозначительно сказал Орлов.
– Уходите, я оденусь!
Через пять минут императрица в обычном своём чёрном платье выходила из дворца.
– Прошу, ваше величество! – сказал Орлов, распахивая дверцу кареты.
59
Орлов Алексей Григорьевич (1737 – 1807) – граф, за победу в Чесменском бою получивший приставку «Чесменский», генерал-аншеф, адмирал.
60
Пассек Пётр Богданович (1736 – 1804) – поручик (а не капитан, как у Вс. Н. Иванова) Преображенского полка, арестован 27 июня 1762 г . по доносу капитана Измайлова, по восшествии на престол Екатерины произведён в капитаны, позже генерал-поручик, губернатор Могилёва.