— Послушайте, граф, вирши, кои сегодни мне преподнесли от Радищева.
Безбородко, удивленно повел бровью, оглянувшись на дверь, добродушно откликнулся:
— Давай.
— Толстые губы Храповицкого зачитали:
Выслушав, Безбородко с сочувствием молвил:
— Жаль человека! Слава Богу, не казнили, пошел по государевой дороге в Илим. Не ко времени он опубликовал свое «Путешествие». Не случись во Франции революции, мыслю, Екатерина даже похвалила бы оного пиита, а теперь… чего ж ты хочешь?
— Да… Вестимо, граф, вы, куда как правы: все напуганы крамольной революцией.
Собиратель исторических книг, владелец крепостного театра, масон, сенатор, с начала второй турецкой войны — член Совета при императрице и Президент Коммерц-коллегии, недавно составивший таможенный тариф, одобренный государыней Екатериной Алексеевной, граф Александр Романович Воронцов, весьма гордился собой. Гордился, понеже не ложно завидовал положению в обществе своей сестры, директора Российской Академии и младшему брату Семену, российскому послу, резидента города Лондона и никак не хотел быть ниже их по рангу. Сегодни его навестила сестра, Екатерина Романовна, и у него появилась оказия переговорить с ней, как старший брат с младшей сестрой, о ее сыне, неожиданно женившегося на купеческой дочери, Анфисе Алферовой. Молодой племянник, князь Павел Михайлович Дашков, умолил дядю поговорить с его матерью о примирении, поколику Екатерина Романовна резко сократила его денежное довольствие. Княгиня была страшно расстроена, что ее любимый, высокообразованный сын тако низко пал, выбрав себе в жены ту, которая никак не могла сравняться с ним в отношении общественного положения.
— Но, сказывают, она отменно хороша собой, — заметил ей брат. — Женился по любви. Ты же тоже любила своего Михаила Дашкова.
Екатерина Романовна, дернув плечом и отвернув лицо, сказала в крайнем возмущении:
— Мой муж — князь! А она — купчиха! И не проси за него: я Павла никогда не прощу!
Граф помолчал, надеясь, что сестра, как оное иногда, но бывало, остынет. Потом снова принялся ее увещевать:
— Катенька, однако, Христос велел нам прощать обиды…
Княгиня сверкнула глазами:
— Я все на свете готова простить! И ты знаешь, колико мне пришлось показать свою доброту, — она всхлипнула. — Но князю Павлу Михайловичу, на которого я положила годы, стараясь дать ему блестящее образование, я никогда не прощу! — промолвила она, приглушенным от комка в горле, голосом. Со слезами на глазах, сестра Александра Романовича, прошла к столу с графином и, налив воды, залпом выпила.
«У нее и привычки, как у государыни. Раз — и целый стакан воды залпом выпила, стало быть, совсем не в духе», — подумал Воронцов. Он жалостливо смотрел на сестру. Приятной внешности, сероглазая, пышноволосая, весьма моложавая в свои сорок семь лет, она отпугивала от себя мужчин своим умом, прямолинейностью и высокомерием.
— Что же делать, Катя? — спросил он. — Не отказываться же от него, как ты отказалась от Анастасии Михайловны, своей дочери. Сие будет притчей во языцех доденже будешь жива.
Екатерина Романовна, покраснев, резко отвернулась. Засим, гордо подняв упрямую голову, громко изрекла:
— Может таковое статься! Стало быть, ну и пусть! Мне не впервой давать за себя жесткий и честный ответ! И перестанем об оном!
Не зная, что и сказать, граф молчал. Оттерев носовым платком слезы на лице, княгиня довольно ровным голосом переменила материю разговора:
— Лучше расскажи, что происходит в Совете.
Александр Романович пристально взглянув на Екатерину, понял, что дальнейший разговор о племяннике бесполезен. Вздохнув, молвил:
— Сей час твой сын, мой племянник, князь Павел Михайлович в действующей армии, стало быть, с женой не живет. Знаю, ты давно его не видела. Не беспокойся, он здоров. Сказывают, он раздобрел, уж не тот стройный поручик. Я поспособствовал возведению его в чин бригадира. Князь Павел Михайлович показывает себя изрядно, не какой-нибудь трус.
Княгиня Екатерина Романовна снова дернулась: