— Чего не доставало! Он научился в Великой Британии быть джентльменом и крепким мужчиной. Не то, что оные безмозглые французы-хлюпики, которые токмо и умеют, что махать шпагами! Поражаюсь, как мог наш дядя — канцлер любить Францию?
— Однако, Катя, сия прекрасная, как ты почитаешь, Британия — люто ненавидит Россию!
Княгиня промолчала. Опустив глаза, она некоторое время о чем-то размышляла. Молчал и граф. Княгиня, подняв глаза, взволнованно заговорила:
— Что нам Франция, али еще кто! Хоть российский народ, по словам императрицы: «от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков» и, добавлю, никогда не имел опыта демократии, все же — допустить в нашей стране крамольные революционные идеи можливо токмо безумцам. Государыня Екатерина же, любящая Россию, на оное никогда не пойдет, даже будучи в душе республиканкой.
Воронцов видел, сестра намеренно меняет неприятную для нее материю разговора.
— Она, ученица Вольтера, д’Аламбера и Руссо, стало быть, вестимо, республиканка, — заметил с усмешкой граф. — А, что такое республика? Это умеренная монархия, к примеру, как аглинская, в коей власть дается не токмо королю, но и представителям сословий!
Сестра пожала плечом:
— Мне понравилось, как намедни высказалась касательно оного Екатерина Алексеевна: «Есть ли монарх — зло, то сие зло необходимое, без коего нет ни порядка, ни спокойствия». И я с ней согласна.
Граф ответствовал саркастической сентенцией:
— Я тоже согласен. Мне нравится, что у нас в России установился порядок: кругом тишь да гладь, и коли б не война, была бы Божья благодать.
Екатерина Романовна усмехнулась:
— Теперь особливая благодать, когда страна воюет. Однако, конечно, хочется верить в оную благодать для нашей матушки — России. Что говорит Совет при императрице, касательно сей революции? — спросила она, усаживаясь супротив брата, в кресло. Граф, устало подперев рукой свою большую седую голову, ответствовал:
— Ну, мнение императрицы ты, полагаю, ведаешь: революционную Францию, угрожающую королевской семье, Екатерина Алексеевна почитает за «притон разбойников», «адово пекло», где «верховодят шайка безумцев и злодеев», во главе с Робеспьером. Это ее слова.
— Я тоже почитаю сию страну за адово пекло! Не хочешь ли ты сказать, что сие не так?
— Отчего же? Так, вестимо… Хотя многие думают по-другому. Немало наших неоперившихся молодцев приветствуют революцию. Однако государыня правильно полагает, что оная революция развертывается в неблагоприятной для нее международной обстановке: почти все монархи Европы заняты сведением счетов с нами, с Россией, создав, так называемый «Очаковский кризис». Никак нашим врагам неймется: хотят наши завоевания свести на нет.
— Полагаю, и некоторые оперившиеся мужи от них не желают отстать, к примеру, твой друг Радищев.
Брат Дашковой слегка смутился, косо взглянув на сестру, молвил:
— Я вместе с Радищевым посещал масонскую ложу «Урания», многие годы приятельствовал с ним. Не могу же я от него отказаться теперь, когда он в беде.
Княгиня сделала гримасу:
— Да, разве я противу него? Помогай ему. Знаю, он хороший писатель и человек. Просто книгу выпустил не ко времени.
Брат ее удрученно подтвердил:
— Не ко времени… годом раньше — все было бы, полагаю, по — другому.
Помолчав, Екатерина Романовна, продолжила беседу:
— Стало быть, Англия, Пруссия и Польша грезят мечтами поставить… — княгиня выпятила свою пухлую нижнюю губу, точно так же, как это иногда делала императрица, — поставить Россию на прежнее место… в то время, как их мало интересует, что происходит во Франции?
— Грезят, сестрица, грезят и еще как грезят! Плетут всяческие козни. Наш брат, Семен, пишет из Лондона, что на императрицу нашу рисуют всякие карикатуры, где ее показывают, как она заглатывает Крым и готова съесть всю Европу. Лондон интригует, тщась учинить всяческие препятствия, дабы нам не достался Очаков. Им не до Французской революции, поверь мне!
Дашкова сверкнула глазами:
— Глупцы! Как могут правительства наших соседей не видеть для себя опасности в оном революционном разгуле? Это же очевидно, что вся Европа в опасности!
Граф усмехнулся:
— Вообрази, княгиня, все они, как в летаргическом сне. Ненависть к нам им глаза застила. Одна государыня Екатерина, можно сказать, трезво оценивает обстановку в стране, коя опасно заражена революционными идеями.
— Так сие опасно не токмо Бурбонам, но и Гогенцоллернам, Габсбургам, Ганноверам и, вестимо, Романовым.
— Вот, поелику, дабы обезопасить свой трон, Екатерина Алексеевна и велела барону Симолину, установить контакты с влиятельными членами Национального собрания и с некоторыми членами его Дипломатического комитета. Даст Бог, все образуется к нашей пользе, — сказал граф и строго посмотрел на сестру.