Подробного разговора обо всем этом в дальнейшем не будет. Однако, интерпретируя источники, имеющие на первый взгляд мало общего с тем, о чем говорилось в этом кратком обзоре, автор ориентируется именно на изложенное здесь понимание российского просвещенного абсолютизма как политической и общественной системы, лишь с небольшим опозданием интегрировавшейся в европейскую систему просвещенного абсолютизма. В основе самого исследования лежит предварительная гипотеза, согласно которой актуальность и продуктивность социально-исторической картины в целом, а также той или иной парадигмы для изучения основных черт европейского ancien régime можно обнаружить и доказать лишь путем интерпретации отдельных свидетельств той эпохи.
4. О методе исследования
Поскольку абсолютизм как форма государственной власти в континентальной Европе «строился на неограниченном господстве монархов в теории и на практике»[147], мы с самого начала не ошибемся, хотя и не проявим много оригинальности, если далее в поисках ответов на основные политические, общественные и культурные вопросы истории XVIII века обратимся к интерпретации источников, имеющих отношение к биографии монархини. Ограниченность такого подхода является намеренной: речь и в самом деле идет прежде всего о том, чтобы обнаружить и охарактеризовать основные моменты отношения Екатерины II, императрицы российской, к Германии и немцам.
Однако автор не стремится выдать этот односторонний взгляд за всеобъемлющее объяснение: скорее, он подчеркивает и интерпретирует эту ограниченность. Для этого он использует два основных метода. С одной стороны, где необходимо, он сознательно включает в изложение суждения современников, содержащие системную критику екатерининского правления, в частности, свидетельства Дени Дидро или Иоганна Генриха Мерка. С другой стороны – и это главное, – автор анализирует пристрастную позицию источников, обращаясь к историческим исследованиям, касающимся различных аспектов жизни и правления Екатерины II. Особенно привлекательной эту тему делает для автора как раз поставленная задача: на фоне русско-немецких связей в век Просвещения заново интерпретировать прежде всего хорошо известные биографические источники, опираясь на чрезвычайно неоднозначную историографию и учитывая многообразие ставящихся сегодня задач.
Если сама Екатерина не оставила письменных свидетельств о своем отношении к Германии, а сам вопрос никогда не затрагивался в литературе, то он не является лишь проблемой, требующей новой интерпретации. По всей видимости, самой проблемы не существует как таковой, а следовательно, исторической науке еще предстоит ее сконструировать. Соответствующие высказывания, встречающиеся в документах, носят случайный и разрозненный характер. Сверх того, эти случайные высказывания, рассеянные по страницам источников за более чем полувековой период, не укладываются в изначально стройную концепцию, поскольку касаются самых разных событий. Однако такое многообразие документальных фрагментов ни в коем случае не исключает попытки выстроить интерпретационную структуру, и именно сказанное вскользь может помочь в воссоздании аутентичной картины собственных воспоминаний и знаний, убеждений и толкований Екатерины, часто скрывающихся за ее постоянным стремлением повлиять на настроения и мнения окружающих.
Автор предполагает, что между образом Германии, сложившимся у императрицы, и соответствующим направлением политики ее правительства существовала определенная связь, требующая по крайней мере уточнения. Политика России по отношению к Германии во второй половине XVIII века как исследовательская проблема, в отличие от вопроса об образе Германии у Екатерины II, имеет свою историографическую традицию. Далее, не акцентируя внимание на этой теме специально, мы будем обращаться к ней по мере необходимости, зачастую критически. Поскольку здесь важна, главным образом, общая канва российской политики в отношении Германии, проведение дополнительного исследования с привлечением источников, например дипломатических архивов, представляется излишним.
Образ Германии у императрицы и политический курс, проводившийся ею в отношении этой территории, выстраивается автором в определенной последовательности. На каждом этапе работы (составляющем главу или ее подраздел) разрабатывается какой-то один аспект темы. Каждый такой аспект имеет собственную исследовательскую традицию, обладая с точки зрения исторической науки специфическим значением и проблематикой, отличающейся, как правило, от представленной здесь. С одной стороны, их традиционная специфическая значимость не отвергается в исследовании, однако подчеркивается ее относительность, необходимая для обеспечения свободной переоценки составляющих анализируемой темы. С другой, для достижения необходимой точности в выстраивании каждого из фрагментов общей картины невозможно обойтись без использования многообразных исследовательских традиций. Необходимая, с точки зрения автора, степень точности измеряется поставленной целью: объяснить принципиально важные контуры общей картины. В намерения автора не входило пускаться в специальные исследования каждой детали, создавать иллюзию полноты освещения, углубляться в какие-либо взаимосвязи между отдельными аспектами. Внимание автора привлекает, главным образом, взаимозависимость частных явлений. Ведь существующие противоречия не должны быть просто сглажены – их следует выявить и объяснить, а затем определить, какое значение они имеют для общей картины.
147