ржавые прутья, скелет
тумбочки старенькой, панцирной
койки остатки, реле,
что своровали со станции,
бочки, канистра с водой,
свёрнутый трубкой линолеум,
кружки, тряпьё, ободок,
велосипед обездоленный,
тапки, гитара без струн.
Смотришь на это и просто так
вдруг наступаешь на труп
пьяной фантазии господа.
Дерево — способ укрыть
в трещинах счастья иллюзию,
чтобы изъяны, бугры
пощекотали нам пузико.
7
В одиннадцатом доме шум и гам.
Выходит из подъезда парень в гипсе,
за ним компания. И вот бугай
в задумчивости сильной говорит всем:
«Именно в этом же дворике как-то
мы выпивали в компании шумной.
Дело клонилось уж ближе к закату.
Думаю, дай-ка девчонок спрошу я.
Что они думают, если останусь
я на ночёвку? Без приставаний.
Память уже подводила местами.
Помню, сперва с предложением к Ване
я подошёл и от скуки избавил
лучшего друга, спросил между прочим:
«На ночь остаться с девчонками вправе
мы этой лунной и пасмурной ночью?»»
Бугай замолк, задумчиво дымя.
Мизинец одинокий был обмотан.
«Я тут недавно хоть, ведь я пермяк,
но чувствую себя в родном болоте», -
так начал он, до фильтра докурив,
и бросил мимо мусорки бычок свой.
Сквозь куртку даже бицепс был бугрист.
«Продолжу, — он сказал. — Слегка обжёгся.
Ваня ответил, подумав секунду:
«Это же классная мысль, братишка!
Нам ли с тобою такую-сякую
ночь пропустить эту? Договоришься?»
Девочек звали Катюша и Женя.
Я подхожу к ним с моим предложеньем:
«Девочки, слушайте, может, уже нам..?»
И характерным движением в шею
тычу. И что бы вы думали, парни?
Девки рассказывать начали бойко:
на Таватуйской их дом самый крайний.
Нас безбоязненно звали с собою».
И вдруг на полуслове он замолк,
провёл по волосам рукою жёсткой,
в рассеянности трогал он замок
на куртке и сказал опять: «Обжёгся.
Вечером поздним мы шли к Таватуйской,
взяли бухла: энергетик и водку.
Только и помню, что боль после хруста,
дальше пробелы сплошные и только».
Замолкнув, шла компания за ним.
Он выглядел совсем теперь героем.
Горел огнём вечерний магазин.
Их было трое, друг, их было трое.
8
Снег поутру ноздреват.
Выбьет витрину рубанок.
Станут стекло разбивать
граждане Узбекистана.
Била в лицо пятерня,
делая мужа покорным.
Бегал от стаи дворняг
опохмелившийся дворник.
Мрачный несохнущий двор.
Парни глотают подшипник.
Всё это ради того,
чтобы казаться большими.
Ты их, маманя, запри:
пусть поиграют в компьютер.
Сесть у подъезда на шприц
проще простого по сути.
Оштрафовали за вонь,
неузаконенный выброс
местный исетский завод.
Суд наказание вынес.
«Краденый велосипед
ищут уж года четыре», -
дядя в наколках сипел,
выпив четвёртый фунфырик.
Лезет в такси мужичьё
в мятых рубашках навыпуск,
но в гастрономе учёт:
после восьми им не выпить.
За гаражами пустырь,
место кровавых побоищ.
Только не вздумай грустить
и забирать их с собою!
9
Так вот он, уральский фольклор,
когда, не спросив никого,
с баяном на лавке в трико
ликует толпа выпивох.
Ну что ж, не радует?
Да я подвину шкаф.
Была украдена
судьба-судьбинушка.
Не чует беды трубадур:
заплатят гроши за латунь,
допьют и в кусты упадут.
Ты только, смотри, не блатуй.
И пусть финансово
не преуспели мы -
пойдём с авансика
да купим пенного.
Наркотики ищет примат.
По ним не скучает тюрьма.
Уйдут по УДО задарма
в уральский неласковый май.
Не петь частушки нам
да не приплясывать.
Лопатой рушим наст
борьбы межклассовой.
10
Вышли из двора быки.
Полторашки, как доспехи,
по пакетам. Ты прикинь:
раскидаешь сразу всех их?
Пляшет под окошком скот.
Меланхолию продвинет
наш райончик заводской.
В нём, наверное, любви нет.
В нём всегда всё как-то так:
близко Шеремета ракурс.