Армия не только с каждым днем, но и с каждым часом разрушалась. Если ранее гражданина поражало огромное количество солдат, обучающихся на улицах строю, то теперь эта серая масса праздно шаталась по всем площадям. Куда ни пойдешь – всюду солдаты со своими семечками. Присутствие лузги от подсолнухов неразрывно связано с представлением о революции.
Значительно изменилась и внешняя форма солдат. Все они сняли с себя не только погоны. Почему-то, нося шинели в рукава, солдаты отстегивали на спине хлястик, очевидно, как символ свободы. Это придавало им безобразный и распущенный вид.
Со дня революции я не помню обучающихся на улице солдат. А что переносило от них наше бедное офицерство!
Выше я упоминал торжественное представление в Думе, сделанное 126-м полком во главе с полковником Богдановым. Богданов, казалось, должен был бы пользоваться особой любовью солдат из-за того, что первый признал власть Думы. Ничуть не бывало. Не прошло и недели, как к нам поступила коллективная жалоба солдат и офицеров этого полка на полковника, в коей указывалось на его контрреволюционность и выражалось требование о его немедленном удалении из полка. Мы рассмотрели эту жалобу в экстренном порядке. Пришедшие депутаты заявили, что если завтра полковника не уберут, то он будет убит. В этой жалобе указывалось, что полковник, собрав всех унтер-офицеров и фельдфебелей, обратился к ним со следующими словами:
– Кто нынче офицеры? Все это прапорщики-неудачники, на них я положиться не могу. Не могу положиться и на солдат. Какие это солдаты? Придут из деревни, ничего не понимают, а через три месяца их уже отправляют на фронт. Вот вы – дело другое. Вы – кадровый состав унтер-офицеров, и на вас одних я могу положиться. Потому слушайте, что я вам скажу: вот возводится здание, оно и просторно, и прекрасно, но вся беда в том, что крыши еще нет. Ну что будет хорошего, если мы с вами перейдем в него из наших скверных и грязных казарм? Нет, мы лучше запасемся терпением, поживем в тесноте, а там, когда дом будет готов, и отпразднуем новоселье.
Мне едва удалось уговорить комиссию не вмешиваться в дела военных. Я предлагал переслать это заявление бригадному командиру с предложением поставить нас в известность о его решении.
С моим предложением согласились, потребовав, чтобы заявление было передано бригадному немедленно, непосредственно мною и инженером Ипатьевым. Необходимо передать и заявление, что Исполнительная комиссия находит необходимым сегодня же удалить полковника от командования до окончательного производства следствия.
Пока мы обсуждали этот вопрос, наверху шло заседание парламента, на котором на этот раз председательствовал не Кроль, а прапорщик Бегишев.
Бригадный командир полковник Карабан был простым, открытым, честным и бесхитростным воином.
Сбитый с толку Приказом № 1 о неподчинении солдат офицерам и учитывая настроение солдат и то огромное значение, которое в первые дни революции играл Комитет общественной безопасности, полковник решил, что Комитет является его непосредственным начальством. Поэтому следует прислушиваться к его настроениям и нужно посещать его заседания. Решив это, в тот же вечер он приехал в Комитет. Не зная порядков, не зная, что для публики есть особые места, Карабан послал к председателю свою карточку с просьбой войти.
Как ни либерально был настроен прапорщик Бегишев, а военная дисциплина все же в нем крепка. Вместо того, чтобы попросить бригадного пройти в места для публики, он пригласил его в заседание. Как только полковник уселся в депутатском кресле, поднялся очень серый солдат и обратился к председателю с вопросом, на каком основании сюда без разрешения собрания допущен бригадный… Солдатня в количестве до восьмидесяти человек подняла крик и шум. Полковник, совершенно сконфуженный и ошеломленный, встал и под дерзкие крики солдат удалился.
Я, сидя внизу, совершенно не знал об этом происшествии и, получив приказ отправиться к бригадному, подошел к телефону и соединился с Карабаном.
– Кто говорит? – спрашивает полковник.
– Из Комитета общественной безопасности.
– Я болен и не желаю разговаривать с Комитетом.
Я позвонил вновь.
– Полковник, с вами говорю я, Аничков.
– Ах, это вы, Владимир Петрович… Что от меня надо?
– Я прошу принять меня.
– Болен я, совсем болен. Уж слишком большие у вас невежи в Комитете.
Я настаивал на продолжении разговора, ничего не понимая. Наконец, добившись свидания с Карабаном, я отправился к нему вместе с Ипатьевым.