Первые дни переход власти к коммунистам не был особенно заметен. В Екатеринбург из Кронштадта прибыла сотня матросов, «красы и гордости Русской революции». Начались обыски по квартирам. Производились они почти всегда ночью, часов с одиннадцати. Храбрые вояки врывались в квартиры с ружьями наперевес и начинали все перерывать. Обыватели абсолютно не знали, что можно было держать, а что – нельзя. Официально искалось оружие, но брали обычно все, что нравилось. Брали главным образом деньги и драгоценности, хорошее белье и одежду, брали сахар, конфеты и обязательно отбирали вино. Вечером было опасно выходить, ибо многих останавливали и отбирали деньги и шубу. Останавливали матросы и едущих на извозчиках, как бы производя обыск в целях изъятия оружия.
Сопротивляющихся или тащили в совдеп, или, что еще было редкостью, пристреливали на месте. Так, труп одного из обывателей, позволившего себе протестовать против обыска, валялся около Горного управления.
Одной из первых жертв наступившей кровавой анархии пал семинарист Коровин. Он отказался помочь «товарищам» починить сломавшийся автомобиль, так как не был техником. Это случилось около синематографа Лоранжа. Его потащили на вокзал, и на другой день нашли его труп со многими ранами – очевидно, юношу истязали.
Вся учащаяся молодежь поднялась и решила провести демонстрацию на похоронах Коровина. Но к монастырю прислали только начинавшие зарождаться красные войска под командованием еврея Голощекина. Вместо того, чтобы обратиться к учащимся, добрая половина которых была гимназисты, с речью и сказать, что случай произошел по вине безответственных солдат, которых разыскивают и строго накажут, собравшихся просто разогнали.
В Перми в одной семье произошел такой печальный случай. Вечером раздался звонок в дверь. Квартира, где проживала семья, была на втором этаже. Открывать пошла горничная в сопровождении дочери хозяйки, гимназистки.
Едва открылась дверь, как с ружьями наперевес вошло шестеро «товарищей». Бедняжка гимназистка испугалась и бросилась бежать наверх, но «удачным» выстрелом из винтовки ее убили наповал.
Семья выстрела не слышала и продолжала сидеть в столовой за столом, когда в комнату вошли «товарищи». Жилец, инженер Уржумцев, вскочил со стула, намереваясь уйти в свою комнату, но упал мертвым от «удачного» выстрела, очевидно, того же меткого стрелка.
Затем все присутствующие были отведены в отдельную комнату, связаны и заперты, после чего начался грабеж.
Лично я почему-то избежал обыска, хотя во флигель, где жил Копьевский, наш бухгалтер, однажды ворвались «товарищи» матросы, сделали обыск, но, ничего не отобрав, удалились, спросив, кто живет наверху над банком. Там жил я, но ко мне в квартиру не пожаловали. Почему – не знаю. Просто спас Господь. В квартиру же Олесова ворвались и сделали тщательный обыск. Искали оружие и платину, а отобрали вино.
У моего соседа по дому, доверенного Невской ниточной мануфактуры, немца Шиллинга, тоже произвели обыск. В результате обыска отобрали деньги и ценные вещи. Когда на другой день он отправился в совдеп с жалобой, то к нему прислали для выяснения дела комиссара, и Шиллинг узнал в этом комиссаре того грабителя, который был у него ночью. В результате комиссар приказал Шиллингу прислать к нему еще и письменный стол.
Коновалову, родственнику Павла Васильевича Иванова, отсекли голову топором в тот момент, когда он выглянул в дверь.
Были ли это коммунисты или просто шайки выпущенных из тюрем разбойников, сказать утвердительно невозможно, но известно, что при начале обыска всегда показывался мандат за печатью совдепа. Все это время я почти никуда не показывался и детям запрещал выходить по вечерам.
Встреча с Крестинским
Наконец в начале ноября мы были приглашены повестками на заседание в совдеп.
Явившись в указанный час в столь знакомый мне дом Поклевского-Козелла, я не узнал тех чудных барских комнат, в которых так часто приходилось бывать в гостях у гостеприимных хозяев, – до такой степени все было загажено.
Заседание назначили на семь часов вечера. Все мы пришли без запоздания и вынуждены были ждать появления Н.Н. Крестинского (впоследствии назначенного Минфином, а затем послом в Берлин) более часа. Помимо Крестинского, на заседании присутствовали комиссары Голощекин и Малышев. Голощекин произвел на меня весьма неблагоприятное впечатление резкостью суждений, которые с ясностью указывали на крайнюю неосведомленность в вопросах финансового характера. Во всех его словах, сопровождавшихся резкими, характерными для евреев жестами, сквозила под видом коммуниста логика держиморды. Голощекин же был из тех коммунистов, служивших в ЧК, которые так охотно взяли на себя роль палачей. Не без его участия происходили, как подготовка к убийству Царской семьи, так и уничтожение следов этого зверского убийства.