Голова Антуана продолжала покоиться на его руке, но пальцы сжались в кулак. Теперь висок Антуана прижимался к его сжатому кулаку. Глаза инспектора Льюиса скользнули к этой опоре и вернулись к лицу Антуана.
— Профессиональный спортсмен? — спросил тот.
— О, нет! Ну что вы! — воскликнул инспектор Льюис. — У Динвера было приличное состояние, он вращался в высшем обществе и преподавал историю искусства. Но я прошу вашего прощения… Все эти вещи, наверное, вам не интересны…
— А кому они интересны? — резко спросил Антуан, вставая.
На пороге бара он обернулся. Инспектор Льюис тут же прекратил потирать руки.
— Я прошу прощения!.. — крикнул он. — До скорого.
Антуан хлопнул дверью.
Ночь выдалась очень тяжелая. С юга дул горячий, удушливый ветер.
Кэтлин и Антуан перед тем, как возвратиться домой, дошли до Торговой площади и присели на ступеньки, нижние из которых спускались в Тежу. Даже в воде не было никакой прохлады.
Антуан еще не говорил Кэтлин об инспекторе Льюисе. Он никак не мог решить, нужно ли ей это говорить или нет.
«Она разволнуется, потеряет голову, а это как раз на руку полицейскому, — размышлял Антуан. — А при этом нужно бы ее предупредить, что он взялся за нее основательно».
Антуан вспоминал, что с тех пор, как он начал себя осознавать, он всегда помогал людям, находящимся вне закона, мятежным, преследуемым. Эта солидарность была у него в крови. А вот в случае с этой женщиной, беззащитной, неприкаянной, которая сейчас рядом с ним смотрела на омываемые тяжелым лунным светом фасады, грозившая ей опасность придавала его любви к ней какую-то новую форму.
— Подумать только: я ведь даже не видела эту великолепную площадь, когда я пересекала ее в первый раз, — прошептала Кэтлин.
Антуан вспомнил. Она высадилась с пассажирского судна «Лидия». Он отвез ее в «Авениду». И она ему дала один фунт стерлингов.
— Какая я была несчастная тогда! — сказала Кэтлин.
Она взяла Антуана за руку. Он почувствовал себя преисполненным гордости, сочувствия, сил и поклялся себе оградить Кэтлин от всех опасностей.
— Я люблю это место, больше чем какое бы то ни было другое место на свете, — продолжала Кэтлин.
Антуан продолжал вспоминать. Отсюда они отправились вниз по реке, чтобы добраться до маяка. И здесь же сошли, когда возвращались обратно.
— Это так хорошо — иметь возможность включить нашу историю в старую, большую историю!
Она размечталась вслух о прошлом площади, Она много читала в своей жизни и умела очень живо и просто пересказывать прочитанные когда-то книги.
Обычно Антуан слушал ее со страстным желанием побольше узнать и был полон благодарности за то, что она его просвещает. Эти мгновения в их отношениях были одними из лучших. Но на этот раз Кэтлин почувствовала, что Антуан плохо следит за нитью повествования.
— Тебе скучно, дорогой? — спросила она.
— Твой рассказ похож на повторение какого-то урока, — сказал Антуан.
— Урока! — воскликнула она.
— Да, по истории искусства, — сказал Антуан. — Причем урок хорошо знакомого тебе преподавателя.
Намек прозвучал тем ужаснее для Кэтлин, что в нем была истина. Частичная, деформированная, но истина.
— Откуда ты знаешь? — прошептала Кэтлин.
— У меня на Тежу тоже есть знакомые призраки, — сказал Антуан с усмешкой.
Кэтлин резко встала, потом взмолилась:
— Антуан… ради Бога… замолчи, прошу тебя.
Ее голос дрожал от суеверного ужаса.
Антуан тоже встал.
— Понимаешь, мне уже больше не нужна вечерняя школа, — сказал он.
Идя от Торговой площади к себе домой, Кэтлин старалась держаться середины улицы. Она вздрагивала, замечая какую-нибудь тень, и оборачивалась, словно за ними кто-то гнался. От Антуана ей не было никакой поддержки. Он шел замкнутые мрачный.
Больше всего пугал Кэтлин именно он.
Она успокоилась только на подступах к дому. Здесь царил обычный порядок, все было знакомо. Кэтлин взяла Антуана под руку. Он не сопротивлялся.
Вдруг он почувствовал, что она повисла у него на руке, словно бесчувственный груз. Из подъезда дома Кэтлин вышел мужчина. Лунный свет осветил лицо инспектора Льюиса. Он поприветствовал их, прошел мимо, дошел до конца старой стены и завернул за угол.
Антуану пришлось поддерживать Кэтлин до ее квартиры.
— Я прошу у тебя прощения, — говорила она, и ее большие глаза блуждали, переполненные ужасом, по всей лестничной клетке в поисках каких-то невидимых существ. — Я прошу у тебя прощения… Я ничего не стою… но между ним и тобой, я не могу больше… моя голова разрывается… Прости, Тонио…