Антуан осторожно вскрыл конверт и прочел:
Дорогой месье Рубье, поскольку я не имел удовольствия вновь Вас увидеть, я позволяю себе отправить Вам маленький подарок для путешествия. Он касается персоны, в которой — я не думаю, что ошибаюсь — Вы, кажется, принимаете живейший интерес. Это ведь Ваш Наполеон вроде бы сказал: «Хороший набросок стоит больше, чем все слова».
Искренне Ваш.
Антуан прошептал:
— Подарок?
Его пальцы порылись в глубине конверта и наткнулись на маленький кусочек фотопленки и маленькую фотографию.
— Отведи-ка Янки на кухню и дай ему, что он захочет, — сказал Антуан Кэтлин.
Выходя из комнаты, Кэтлин несколько раз обернулась.
Лицо Антуана ничего не выражало.
— Какое-нибудь новое затруднение? Что-нибудь серьезное? Я не смогу уехать, да? — спросила Кэтлин.
Она вернулась очень быстро и ей немного не хватало дыхания.
Антуан был на ногах. Он держал правую руку на уровне своего лица, слегка согнув пальцы. Он смотрел на ладонь этой руки.
— Антуан, скажи мне, скажи мне, — умоляла Кэтлин. — Я не смогу уехать?
— Почему же, напротив, и ты едешь, и я тоже еду, — возразил Антуан.
Затем он сказал:
— И даже, чтобы все устроить наилучшим образом, с нами будет третий.
Антуан не изменил своей позы. Его глаза были устремлены все туда же.
— Так будет гораздо интереснее, — сказал он. И насмешка — низкая, жестокая, неприличная — исказила его черты, одну за другой.
Кэтлин молча обогнула кресло и остановилась рядом с Антуаном, немного позади него. Она увидела, на что он смотрел. А он даже не заметил этого.
— Льюис был прав, — сказал Антуан. — Твой муж был не просто красив… он был великолепен.
Теперь Антуан улыбался.
— Будем путешествовать семьей, — продолжил он. — Красавица Кэтлин, красавец Динвер и его Дублер — я.
Кэтлин смотрела на лицо своего мужа. Снимок был маленький, но поражали сходство, рельефность изображения, живость черт.
Кэтлин вспомнила морг.
Льюис водил ее туда, чтобы опознать выброшенный морем труп.
У нее в голове замелькали обрывки мыслей: «Никто не имеет права убивать… Не будет счастья у того, кто убил… Нет прощения».
Воспоминание о том, что предстало ее глазам в морге, рассеялось. Кэтлин снова увидела то изображение, которое держал в ладони Антуан. Тогда она взяла себя в руки.
Она вспомнила то, что знала она одна; оборотную сторону этого столь прекрасного лица, изнанку этого высокого лба, истинные наклонности этих вот тонких губ, потайной взгляд этих глаз, которые все находили восхитительными.
«То была не моя вина, — сказала она себе с какой-то отчаянной надеждой. — Я если и проклята, то заслуживаю снисхождения. Но вот только надо заплатить… Заплатить сполна».
Кэтлин сделала очень мягкое и в то же время как-то по особому властное движение и взяла изображение мужа.
— Антуан, — сказала она.
Он повернулся к Кэтлин, как если бы она его ударила.
— Все хорошо, — сказала она. — Это было нужно. Я должна была заплатить за путешествие. Нельзя было уйти и не заплатить. Все хорошо, я тебя уверяю.
Она внимательно посмотрела на фото, чтобы снова увидеть изнанку изображенного там мужчины, обрести необходимую смелость.
Она сказала:
— Не нужно на меня сердиться за то, что я не все тебе рассказала. Это из-за тебя. Я не хотела портить его образ в твоих глазах. Я боялась твоего отвращения. Ты мог сказать мне, что угодно. Я предпочла, чтобы ты верил, будто я внушала и разделяла большую любовь. Один раз я была готова рассказать. Но тогда ты сам не захотел.
— Припоминаю, — сказал Антуан.
Он чувствовал себя очень спокойно. Он больше ничего не боялся.
— Ну и вот… — сказала Кэтлин.
Она говорила холодно, внятно, словно это был финансовый отчет. Она платила.
— Я была влюблена (Антуан ничего не почувствовал). Как все девочки в этом возрасте были бы в него влюблены. Ни больше, ни меньше. Но сразу же, поверь, пришло отвращение. И ненависть… Да еще какая ненависть!..
Кэтлин посмотрела на фотографию мужа.
«Она говорит правду», — подумал Антуан.
И спросил, хотя ничто в нем не подтверждало внутреннего интереса к этому вопросу:
— Подонок?
— Сумасшедший извращенец, — сказала Кэтлин. — Худший из сумасшедших. В одной области. Но все время. И я была единственной, кто знал это. Кто страдал. Кто дрожал. Я так боялась, что вдруг и я тоже заражусь этим. Этим отвратительным безумием… Если ты хочешь, я тебе скажу…