Выбрать главу

— Что я им всем сделал?

— Да ничего. Просто недоразумение.

— Да нет же! — воскликнул Мори. — Дешан меня ненавидит, всех остальных, и капитана в том числе, я стесняю…

— Не говорите ничего плохого о капитане, — живо возразил Эрбийон. — Уже завтра вы его полюбите, я в этом уверен.

Мори со страдальческой улыбкой склонил голову:

— Да я уже его люблю. Он исполнен кристального благородства, которое не может обмануть. Только, почему…

— Он так сухо вам ответил? — перебил его Жан. — Вы напрасно заговорили с ним о возрасте.

— А между тем я не мог сделать ему лучшего комплимента, — сказал Мори.

Он опять сжал руки офицера-стажера.

— Послушайте, я вам клянусь, что для меня нет ничего более восхитительного, чем молодость.

Затем, изменившись в лице, которое приобрело отсутствующее выражение, обычно выдающее навязчивую идею, и, словно охваченный страшным подозрением, добавил:

— И ничего более ужасного.

Его взгляд, в котором отразилось смешанное чувство радости и бессознательного опасения, упал на гармонично развитые плечи Эрбийона, на его еще нежное лицо.

— Вас здесь полюбили сразу же? — спросил он.

Он почувствовал смущение молодого человека, провел своими длинными пальцами по лбу.

— Я сегодня глупо чувствителен, — глухо сказал он. — Не осуждайте меня за это. Бывают дни, когда действительно чувствуешь себя на пределе.

Он опять заметался по комнате, в несколько шагов покрывая ее узкое пространство, снова подыскивая фразу, способную повернуть их беседу в более нормальное русло. Офицер-стажер как зачарованный, будучи не в состоянии отвести взгляд, наблюдал за этим механическим движением.

Наконец, когда это молчание, которое, казалось, ничто не сможет нарушить, стало для Эрбийона невыносимым, он предложил:

— Как насчет того, чтобы чего-нибудь выпить?

Сначала, ничего не понимая, Мори остановился. Потом вдруг:

— Ну конечно же! — воскликнул он. — Мне следовало сразу же предложить вам. Извините. Что вы предпочитаете?

Он засуетился, пытаясь догадаться до того момента; как Жан заговорит. Так и не дав ему возможности ответить, он воскликнул:

— Постойте-ка! Может быть, вы любите виски? У меня есть бутылка; говорят, превосходного.

Поскольку молодой человек подтвердил это предположение, он бросился к одному из своих чемоданов и поспешно открыл его. Эрбийон увидел, что тот заполнен книгами.

Клод перехватил этот взгляд, и офицер-стажер впервые увидел, как губы его необычного товарища растянулись в настоящей и теплой улыбке.

— У меня много их, — очень нежно произнес он, склонившись над переплетами.

И порывисто добавил:

— Они в вашем распоряжении, знайте это. Когда вам захочется что-нибудь почитать, заходите сюда и берите все, что вам понравится.

Эрбийон питал к книгам ту самую нежность, которая обычно сопровождает жизнь вечных друзей. Мори догадался об этом по тем словам, которые молодой человек выбрал, чтобы выразить ему свою благодарность. Теперь они, внезапно умиротворенные и сплоченные, занялись изучением томов.

Многие из них были нетронутыми и только готовились подвергнуться первому испытанию, другие же, не раз перечитанные, свидетельствовали об особо трепетном к ним отношении. Клод рассказывал о своих любимых книгах, читал стихи, Эрбийон их подхватывал.

Глубокое чувство нежности делало их ближе друг к другу, а снаружи дул ветер людских недовольств.

Клод смотрел на Эрбийона с признательностью и дружеским чувством. Затем из недр чемодана он достал запечатанную бутылку, откупорил ее и наполнил до краев две кружки. Офицер-стажер следил за его движениями с некоторым беспокойством.

— Вы хотите, чтобы я вышел от вас пьяным? — спросил он.

Клод ответил ему с простодушным смущением:

— Я хочу вам кое в чем признаться. Я никогда раньше не пробовал виски; не знаю, сколько нужно наливать. Но я хочу стать настоящим летчиком, пить, играть. Вы меня всему этому научите.

Гримаса исказила его черты. Он добавил, причем Эрбийон так и не смог понять, иронией ли были окрашены его слова или горечью:

— Ведь женщинам нравится именно это, не так ли?

ГЛАВА IV

Туман приучил Эрбийона не спешить по утрам. Смутные угрызения совести сражались с тайным удовольствием, казавшимся ему сродни малодушию. Однако что прикажете делать с небом, которое вот уже две недели не поднималось выше ангаров?