Дешан притянул ее к себе за затылок. Деревенское благодушие слетело с его лица и ослепилось примитивным желанием. Блеск глаз, подрагивание губ свидетельствовало об этом настолько явно, что Мори, словно став свидетелем любовного обладания, смущенно отвернулся.
— Мне необходимо составить один рапорт, — сказал он. — Я должен вернуться.
Эрбийон, поднявшись одновременно с ним, зарылся губами в волосы на затылке девушки.
Они молча шагали по улочкам небольшого городка, оживленным штабными автомобилями. Не глядя на Эрбийона, Мори вполголоса спросил:
— Как вы можете целовать женщину, которую обнимает другой?
— Да ведь Дешан не ревнив в отношении Флоранс!
— Охотно верю. Но разве вас самого это не отталкивает?
— Почему, собственно? У нее приятная кожа.
— Которая принадлежит всем?
— В тот момент — только мне, — сказал Эрбийон.
— Но ведь, наверное, существует та женщина, которую вы любите? — спросил Мори.
— Разумеется.
Очаровательный призрак Денизы возник перед Жаном, шагавшим по грязной дороге.
— И вас это ничуть не смущает, — удивлялся Клод, — когда вы мысленно обращаетесь к ней после того, как ласкали другую?
Эрбийон подумал и воскликнул:
— Нет, ничуть не смущает!
Одно воспоминание заставило его улыбнуться. Желая, скорее, доказать искренность своих слов, чем похвастаться своими успехами, он рассказал о случае, который с ним приключился в поезде через несколько минут после того, как он расстался со своей любовницей.
Мори слушал его с изумлением, окрашенным смутной завистью. Каким неиспорченным был этот мальчик, понимавший в любви только физическое наслаждение, и как в своем наивном тщеславии по поводу этого везения он хранил гордое простодушие! Эрбийон тем временем захотел объясниться, чувствуя неодобрение своего товарища.
— Не думайте, что я способен понять лишь физическую чувственность, — сказал он. — К разным женщинам и относишься по-разному. Одни вызывают желание, другие — нежность.
— Да, — задумчиво обронил Мори. — Древний миф Платона: Афродита земная и Афродита божественная.
— Совершенно верно, и обе властвуют надо мной.
— Вот как! Нет, я не могу этого принять, — воскликнул Клод. — Вновь и вновь повторять действия, не подкрепленные глубоким чувством, — это истощать богатство истинной любви, данной нам свыше.
Он вздрогнул и внезапно тоном одержимого идеей «фикс» больного, который Эрбийон уже слышал, спросил:
— А как вы думаете, такую любовь можно ли встретить у женщины?
Не дожидаясь, пока сбитый с толку стажер ответит, он продолжил низким, монотонным и печальным голосом:
— У меня есть жена, молодая жена. Она — самая содержательная и самая большая моя книга, книга моего счастья. Она для меня — нежная подруга. Но я всегда жил за рамками своего желания. Кому-то может показаться, что способность приспосабливаться, естественный инстинкт, присущий каждому, меня подводит. Я все делаю слишком осознанно, то же самое происходит со мной и в любви. Я безнадежно ищу в любимых глазах ту искорку, тот трепет, которые могли бы меня успокоить, и не нахожу их. Чтобы их пробудить, для меня все средства хороши, даже самые нелепые.
Дорога шла в гору, ветер дул в лицо. Он остановился и заговорил быстрее:
— Только не смейтесь! Я сейчас среди вас именно по этой причине. Однажды в мой окоп зашел летчик. Он был таким чистым, его сапоги блестели, и даже в моих искушенных глазах он обладал тем таинственным престижем, который дают человеку крылья. Я подумал, что если стану таким, то у меня будет больше шансов понравиться. Но вы только на меня посмотрите. Эта элегантная форма, которая на вас сидит так естественно, на мне выглядит насмешкой. Я здесь уже две недели, а до сих пор еще не сделал ни одного вылета. Товарищи принимают меня плохо. Сегодня утром я не получил письма.
Последней фразой, выделенной им особо, Мори открывал глубокую причину своих душевных излияний, которые, несмотря на то, что с каждым днем их отношения становились все более тесными, ошеломили Эрбийона. Так вот какое банальное горе скрывалось за этим незаурядным и переполненным тончайшими мыслями лбом. К большому дружескому расположению молодого человека добавилось легкое презрение. Он был еще не способен понять, что можно страдать из-за женщины.
Они пошли дальше. Ветер расчистил небо от облаков, которые теперь внушительной когортой неслись на восток.
— Скажите, ответьте мне, — нервно спросил Мори. — Вашу любовницу можно назвать загадочной? Случается ли ей внезапно замыкаться в себе, молчать, что бывает даже хуже скандалов? Не кажется ли ее любовь слабеющей, затененной неясными мечтаниями? Приходится ли вам читать в ее глазах раскаяние или невыносимую жалость?