Вскоре они оказались возле ангара; с одной стороны чехол на нем был приподнят, обнажая его высокий неф и смутные очертания самолетов. Механики беспечно болтали друг с другом. Посреди них, сидя на баке с бензином, толстый лейтенант курил очень старую трубку. Когда капитан подошел, мужчины подтянулись; офицер, не пошевельнувшись, широко улыбнулся:
— Отличная погодка, не правда ли, старина Тели? Ты не летаешь?
Он блаженно потянулся.
— Ты что, дежуришь для того, чтобы погреться на солнышке? — неожиданно закричал капитан. — Посмотри вверх.
В его голосе, в потемневшем взгляде сквозил гнев, и Жан удивился, увидев, как строгий начальник сменил приветливого и насмешливого молодого человека. Однако толстого лейтенанта это нисколько не встревожило. Проследив за рукой Тели, он поднял глаза на указатель направления ветра, находившийся на ангаре и невозмутимо сказал:
— Этот чертов бриз дует все время в разные стороны. — Он подал знак двум мужчинам и направился к гигантской «Т», чтобы изменить ее положение. Когда он вернулся, Тели проворчал:
— Толстый бездельник.
Потом сказал Жану:
— Эрбийон, представляю вам моего старого товарища, Марбо, начальника наблюдательной службы и лучшего среди них.
Офицер-стажер с уважением разглядывал того, кого капитан отрекомендовал подобным образом, и опасался, как бы лейтенант не был задет упреками, прозвучавшими в его присутствии. Однако толстяк сказал:
— Благодарю за то, что вы были здесь, мой молодой друг. Тели не хотел уж слишком уронить мой престиж в ваших глазах, иначе я бы услышал что-нибудь похлеще.
Тели не смог удержаться от смеха:
— Ты же хорошо меня знаешь, слон ты эдакий, — проворчал он, потом спросил: — Бертье давно улетел?
— Примерно два часа назад, капитан, — ответил один из механиков.
— Пора бы уже ему и вернуться. Я поручил ему произвести беглый осмотр.
Марбо, вновь усевшийся на свой бак, состроил гримасу полного неодобрения:
— Некоторым никогда не бывает достаточно.
— Да, действительно, — рассеянно ответил Тели.
Он смотрел на нежно-голубое небо, на горизонт, дрожащий в неровном свете. Марбо пожал плечами.
— Тебе-то ведь небось тоже хочется полетать, а? — сказал он. — А подходящего задания нет.
— Пойду проверю новый мотор.
Эрбийон устремил на Тели умоляющий взгляд.
— Возьмите меня с собой, господин капитан, — попросил он.
— Я уже вам сказал: завтра, — сухо ответил Тели. — Я хочу, чтобы меня понимали. А пока изучите карту, это вам пригодится.
Глядя на капитана, удаляющегося к своему самолету, Марбо сказал Жану:
— Не изводите себя, старина. Тели — самый лучший парень на земле, но ему кажется, что он слишком молод для того, чтобы ему подчинялись. Вот и все.
Эрбийон никогда в жизни не мог бы себе представить, что существуют такие толстые и неопрятные летчики, как Марбо. Униформа грязно-голубого цвета, слишком широкая, свободно болтающаяся на крепких ногах и руках лейтенанта; его тело и шею облегал серый армейский свитер; на ногах пара сабо. Со своей с зазубринами трубкой, зажатой между мелкими желтыми зубами, он смахивал на мирного фермера, который под конец дня предается размышлениям.
Словно разгадав мысли молодого человека, Марбо заговорил:
— Прежде всего — все должно быть удобным. Комната, искусная кухня, хорошая трубка — вот и порядок. Я научу этому вас. Если все с умом наладить, то выкрутиться можно даже с вашим денежным содержанием.
Он принялся излагать свой взгляд на использование бюджета, который, как он предполагал, окажется в распоряжении Эрбийона. В офицерскую столовую за питание офицеры-стажеры вносили только по три франка в день. Ему выдадут армейские штаны и куртку, которые портной подгонит под его размер, чтобы он мог сохранить свою новую униформу. Заплатив за табак, у него еще останется кое-что про запас.
Жан слушал со смутным опасением, что и Марбо, в свою очередь, тоже решил над ним подшутить. Не может быть, чтобы это и были первые рекомендации, которые давал ему его непосредственный начальник! На том самом месте, где его буквально сжигала героическая лихорадка, он слышал какие-то хозяйственные расчеты. Немыслимо!
Однако толстый лейтенант над ним вовсе не насмехался. Его упитанные щеки даже чуть пообмякли от той растроганности, которую он испытывал, пока вычислял сумму, остающуюся у офицера-стажера на увольнительные. Затем он замолчал, как будто ему больше нечего было сообщить молодому человеку. А тот, несмотря на разочарование, постигшее его в разговоре с капитаном, робко спросил: