— На месте ее падения что-то ищут. Опрятин ищет. И Вова.
Юра смотрит на друга, глубокомысленно почесывая «Дюрандалем» затылок.
— Может, они ищут затонувший город Шерги-Юнан?[5]
— Не дури, Юрка! К ней на бульваре приставали какие-то парни. Среди них знаешь кто был? Наш Горбачевский.
— Валерка?
— Да. Завтра поговорю с ним.
— Не надо. Ты не умеешь вести воспитательные разговоры. Я сам поговорю.
— Понимаешь, — задумчиво продолжает Николай, — у нее такое лицо… Все время кажется, будто я ее где-то видел раньше…
Юра явно настроен на другую волну. Он подбрасывает и ловит отвертку, а потом говорит с дружелюбной интонацией в голосе:
— Как же ты не узнал свою двоюродную тетку из Астрахани?
Николай раздраженно тычет окурок в жестянку и идет к двери.
— Жизнерадостная дубина! — бросает он на ходу.
Медленно идет он по вечерним улицам. Смутно и тревожно у него на душе.
12. О находке, которая вынуждает авторов закончить первую часть и совершить экскурс в начало позапрошлого века
…Ибо распечатывание таких сосудов входит в круг моих обязанностей.
Грязный брусок, приобретенный Приваловым на толкучке, больше двух недель провалялся на яхт-клубе, в рундуке, на дверце которого была выведена по трафарету аккуратная надпись «Меконг». Не то чтобы Борис Иванович забыл о нем — просто руки не доходили. С тех пор как в институте заговорили о Транскаспийском нефтепроводе, Борис Иванович потерял всякий покой. Неотступно стояло перед ним странное и заманчивое видение: мощная струя нефти, идущая через море…
Надо было хоть немного отвлечься от беспокойных дум, от вычислений, уводивших в область фантастики. У Привалова было испытанное средство охлаждения разгоряченной мысли: послесарничать, повозиться с инструментом и металлом. А если при этом случался собеседник, готовый выслушать его, Бориса Ивановича, дифирамбы слесарному искусству, то это было все равно что дом отдыха.
Итак, однажды после работы Привалов заехал на яхт-клуб, завернул брусок в газету и привез его домой. После обеда он приладил к кухонному столику тисочки и, мурлыча себе под нос песенку о хорошем настроении, разложил инструмент.
Перед работой он поскреб ногтями кусок мыла — старый способ, каким культурные металлисты предупреждают появление под ногтями траурной каймы.
— Не найдется ли у нас немного керосину? — спросил он жену.
Ольга Михайловна, мывшая посуду, обернулась к нему.
— Где-то был, — сказала она. — Помнишь, ты приносил, когда красил двери.
— Да-да, я кисть еще отмывал. Поищи, пожалуйста.
Борис Иванович смочил тряпочку керосином и принялся тщательно обтирать брусок.
— Любопытно, — говорил он при этом, — как техника меняет привычные понятия. Раньше керосин — он назывался тогда фотогеном — был почти неизвестен в быту. Потом он стал известен всем, включая грудных младенцев. Керосиновые лампы, примусы, керосинки «Гретц»… А теперь городские дети могут услышать это слово только в школе или — попав в реактивную авиацию… Электричество и газ! А когда-нибудь и эти слова перестанут быть ходовыми — как ты думаешь?
Ольга Михайловна ответила не совсем по существу:
— Я же просила тащить домой поменьше дряни! Зачем тебе эта грязная железка?
Привалов тем временем зажал брусок в тиски и принялся срезать острым шабером толстый слой ржавчины, размоченной керосином.
— Это не железка, — сказал он. — Я уже как-то говорил тебе, что железо в чистом виде встречается редко. В основном оно бывает в виде сплава с углеродом, который называется сталью. А железо, феррум, — это элемент, оно только в лабораториях бывает в чистом виде. И, кстати, оно почти не ржавеет. А эта штуковина ржавая — значит, стальная.
— Позволь, а как же нержавеющая сталь?
— Это, видишь ли, название условное. В некоторых марках нержавеющей стали железа меньше, чем хрома и никеля.
— Чего только не узнаешь на старости лет! — вздохнула Ольга Михайловна, вытирая тарелку. Глаза ее смеялись. — Борис, — сказала она немного погодя, — давай пойдем в кино. В «Повторном фильме» идет «Колдунья». Все ее видели, кроме нас с тобой.
— В принципе я не против «Колдуньи», — ответствовал Привалов, орудуя шабером. — Ты же знаешь, я всегда стоял горой за ведьм, волхвов и леших. Но, прежде чем приобщиться к оккультным наукам, я очень хочу заглянуть в этот ящичек.
— Ты скажешь! — засмеялась Ольга Михайловна. — Постой, но разве он пустотелый?