Военкомат направил Вову на работу в автоинспекцию, но там он прослужил недолго. Раздобыв справку об инвалидности, он занялся домашним производством пружинных силомеров для артели инвалидов. Это невинное занятие служило прикрытием для других, куда более предосудительных. Вова спекулировал обувью, тканями, граммофонными пластинками.
Если какое-нибудь большое учреждение переезжало с места на место, Вова немедленно сколачивал артель грузчиков и сам умело перетаскивал несгораемые шкафы. Он любил таскать тяжести. В эти волнующие минуты он начисто забывал про справку об инвалидности.
Вова любил разнообразие. Он был одним из организаторов «международной игры молодежи». Помните? Простаки получали письма и высылали в указанный адрес пять рублей, да еще вовлекали своих знакомых, так как в письмах было сказано, будто бы «игра» основана на геометрической прогрессии и каждый участник, вложив пятерку, в течение трех месяцев обязательно получит 6725 рублей.
Из других игр Вова больше всего любил футбол. Ему ничего не стоило слетать в Москву на выдающийся матч и вечерним самолетом вернуться обратно. Вообще, надо сказать, Вова был не жаден и легко тратил деньги. Он берег здоровье, избегал спиртных напитков и каждый год выезжал с женой на курорт. Отдыхая и развлекаясь, он подрабатывал при этом моментальной фотографией.
На «Узбекистане» Вова возвращался из увеселительной поездки по Волге. Увидев загадочный нож Бенедиктова, он смекнул, что, показывая фокусы с таким ножиком, можно недурно заработать. Когда нож исчез, Вова хорошенько приметил место падения женщины в красном сарафане. Прямо с пристани он отправился на такси вслед за машиной, увозившей биофизика, и узнал таким образом, где тот живет.
Несколько дней Вова колебался: узнает его Бенедиктов или нет, если он нанесет ему визит под личиной водопроводчика или монтера. У него были основания полагать, что, узнав его, Бенедиктов не кинется с радостными криками к нему в объятия. Но Вове позарез нужно было выяснить, что случилось с ножом: уцелел он или затонул. И, будучи человеком нахальным, он решил идти напролом.
…Он вышел из подъезда и зашагал к остановке.
«Зря время потерял, — хмуро думал Вова. — Ни черта не узнал про ножик. Только с котом познакомился…»
И, вспомнив черного кота, обсыпанного искрами, он со злостью сплюнул.
Вова не знал, что кошки обладают хорошими электрическими свойствами. Правда, серьезным источником электричества они служить не могут: подсчитано, что для получения пустяковой мощности в 15 ватт надо одновременно гладить полтора миллиарда кошек.
«А может, не зря я сходил? — продолжал размышлять Вова уже в троллейбусе. — Этот… хозяин кота… не в духе он был. Ругался, на жену кричал… Утонул, наверное, ножик, потому и нервничает гражданин. Ясное дело, утонул. Эх, не схватил вовремя!.. За ручку надо было хватать… Ладно, поищем на морском дне. Уж больно занятный он, ножик этот самый…»
И, развалившись на сиденье, Вова размечтался о неслыханном аттракционе. Вот он приезжает в небольшой городок. По заборам — афиши. На афишах — он, Вова, в красном… нет, в зеленом халате. На голове — чалма, горло проткнуто ножом. Надпись: «Знаменитый факир…» Фамилию потом придумаем. Вечером клуб битком набит. Он, Вова, выходит на сцену в зеленом… нет, в черном халате…
Надо у соседа акваланг взять и понырять как следует в том месте. Ила там нет, чистый песок. Поищем!
Вова сбил кепку на затылок и подмигнул своему отражению в стекле.
Глава шестая, совсем короткая, потому что в ней Опрятин берет быка за рога
…И перестанем размазывать белую кашу по чистому столу.
Теперь, читатель, заглянем в одну из лабораторий Института биологии.
Это большая, светлая комната, заставленная стендами и термостатами. На белых столах — электроизмерительная аппаратура, микроскопы, колбы и батареи пробирок с цветными жидкостями. И повсюду — белые кубики парафиновых блоков с залитыми в них препаратами для гистологических исследований.
Опрятин открыл дверь лаборатории и сразу увидел Бенедиктова. Грузный, взлохмаченный, биофизик стоял возле стенда, окруженного толстой медной спиралью, и расстегивал ремешки, на которых висела подопытная собачка — белая, в рыжих пятнах. Выйдя из стенда, она отряхнулась и неприязненно обнюхала ноги экспериментатора.
Опрятин подошел, поздоровался.
— Что вам угодно? — сухо спросил Бенедиктов.
— Як вам по делу. Нужна небольшая консультация по поводу рыбного хозяйства.
— Обратитесь к кому-нибудь другому. — Бенедиктов отвернулся.
— Я сожалею о нашей ссоре на теплоходе, — негромко сказал Опрятин. — Я готов взять свои слова обратно, товарищ Бенедиктов.
Биофизик помолчал. Затем он мотнул головой на стеклянную загородку в глубине лаборатории, бросил отрывистое: «Прошу».
Они сели друг против друга у стола, заваленного бумагами и кубиками парафиновых блоков.
— Видите ли, — начал Опрятин, — мы работаем над проблемой поднятия уровня Каспия. Намечаются широкие опыты. В море появится ионизированная вода. Так вот: как отразится это на самочувствии рыбы?
Бенедиктов откашлялся и ничего не ответил.
— Разумеется, наш институт официально свяжется с вашим, — продолжал Опрятин, не спуская взгляда с лица Бенедиктова, — но я хотел бы, так сказать, предварительно…
— Каковы показатели ионизации? — спросил Бенедиктов, придвигая к себе спиртовку, на которой стояла никелированная ванночка.
Завязался скучноватый разговор. Бенедиктов отвечал нехотя, односложно. Он кашлял, ерзал на стуле, глаза у него были красные, неспокойные.
Вдруг Бенедиктов встал и, пробормотав извинение, вышел из кабинета. Опрятин рассеянно оглядел стол, потрогал парафиновые кубики. Внимание его привлекла пустая стеклянная ампула с отломанным кончиком. Он прочел синюю латинскую надпись, и его тонкие губы слегка покривились в усмешке.
Вернулся Бенедиктов. Его будто подменили: теперь он выглядел свежим, бодрым, глаза его блестели.
— Продолжайте, — бросил он, подходя к столу. — Я вас слушаю.
— Послушайте, — тихо сказал Опрятин, — вы пробовали намагничивать этот нож?
Бенедиктов так и замер на месте. Бледно-голубые глаза гостя в упор, не мигая, смотрели на него. Биофизику стало не по себе.
— А вам какое дело? — пробормотал он. Несколько мгновений длился молчаливый поединок, потом Бенедиктов не выдержал, отвел взгляд.
— Сядьте, — сказал Опрятин. — Я спрашиваю не из пустого любопытства. Я много думал о вашем ноже и кое о чем догадываюсь. Так намагничивается нож или нет?
— Ну, допустим, намагничивается. Дальше что?
— Это очень важно, Анатолий Петрович. Не смотрите, пожалуйста, на меня волком. Я хочу помочь вам.
— Вы мне не нужны.
Опрятин пропустил это мимо ушей.
— Электрическое сопротивление ножа вы измеряли? — спросил он. — В качестве сердечника электромагнита испытывали?
Нет, этого Бенедиктов не делал.
— На вольтову дугу пробовали?
Бенедиктов задумчиво покачал головой.
— С химическими веществами нож вступает в реакцию?
Он сыпал вопросы, Бенедиктов нехотя отвечал. Конечно, он не делал и половины тех опытов, о которых спрашивал незваный контролер.
— Так, так… — Опрятин погладил себя по жидким волосам. — Должен сказать вам, милейший Анатолий Петрович, что вы пошли по неправильному пути. — Он взглянул на столик, на котором стоял микротом — прибор с тяжелым и острым, как бритва, ножом для тончайших срезов препаратов. — И техническая оснастка у вас неподходящая. Или дома занимаетесь? На живой материи?
— Это мое дело, — проворчал Бенедиктов, — каким путем идти…
— Разумеется. — Опрятин побарабанил пальцами по столу. — Вы биолог, я физик. Не кажется ли вам, что вместе мы быстрее придем к цели?