Выбрать главу

Эрбийону и Мори пришлось приступить к наблюдению на день раньше, чем предполагалось по графику. Накануне Шаренсоль и Брюлар не вернулись.

Стажер бродил по наскоро расчищенному полю среди медового цвета колосков и думал об уже совершенных им над новым фронтом полетах. Они прошли спокойно, несмотря на опасно точную стрельбу одной батареи, окопавшейся неподалеку от Марны. Однако подстерегавшая экипаж скрытая опасность установила между Эрбийоном и Мори, причем более властно, чем когда бы то ни было, неуловимый обмен, благодаря которому их рефлексы, чувства и мысли срабатывали одновременно.

Эрбийон догадывался, что Мори дошел до той крайней стадии подозрения, когда все уже казалось возможным. Его рассудок еще сопротивлялся тому, что он считал физически невозможным; инстинкт же уже не сомневался. Молодой человек угадывал в Клоде страшную уверенность, о которой сам он, возможно, еще не знал, но которая запечатлелась на его лице печалью смертельно раненного животного.

Тень летящего самолета на поверхности земли изменила ход его мыслей. Виранс с Мишелем возвращались. Мягкость посадки продемонстрировала искусство пилота. Жан направился к аппарату, чтобы расспросить товарищей. Однако ни один из них из кабины не вылезал. Эрбийон позвал, но ответа не дождался. В глубине души встревожившись, он поднялся на подножку для пилота и вскрикнул. Руль, внутренние перегородки, кожаная подушка были залиты кровью, а обессилевший Виранс лежал на сиденье с закрытыми глазами. Взгляд молодого человека скользнул в кабину наблюдателя: на досках покоилось нечто вроде человеческой груды.

Рядом с этим зловещим самолетом, который, казалось, вернулся сам по себе, чтобы доставить два неподвижных тела, Эрбийон задрожал.

Позже стало известно, что Вирансу, с раздробленным осколком снаряда запястьем, хватило сил довести свой самолет с трупом на борту до летного поля, и как только колеса коснулись земли, он потерял сознание.

Нарбонн, которому предстояло вылетать, проворчал, нахмурив брови:

– Дурной заход.

Он твердо верил, в целом опыт подтверждал эту веру, что смерть, как и игра, любит серийность, тем не менее он весело махнул рукой пулеметчику Соргу, летевшему вместе с ним.

Прошел час. Вдруг Эрбийон вздрогнул, поднял голову. В небе, подернувшемся тонкой дымкой, ничего нельзя было различить, но тем не менее в воздухе слабо отдавался звук строчащих пулеметов.

– Мори! – позвал молодой человек.

Клод вылез из палатки и воскликнул:

– Да, там, наверху, идет бой.

Несколько секунд они прислушивались. С борта невидимых самолетов строчили пулеметы. Они обменялись взглядами.

Клод пребывал в нерешительности:

– Они минимум в пяти милях, – сказал он. – У нас не хватит времени.

Едва он договорил, как Жан стиснул его руку.

– Все кончено, – прошептал он.

С высоты, с такой высоты, что Мори еще несколько секунд был не совсем уверен, падала искорка. Она с головокружительной быстротой увеличивалась, эта горящая ласточка, сноп пламени, самолет в огне.

Отряд летчиков и механиков высыпал из своих палаток.

– Это француз? – кричали они.

– Да, «сальмсон».

– Он приближается к летному полю.

– Это один из наших.

– Нарбонн.

– Он не падает; он сознательно пикирует. Он еще жив, это очевидно.

Охваченные бессильной тревогой, они должны были присутствовать при этой последней борьбе своего товарища, который, увеличивая скорость падения, стремился коснуться поверхности земли до полного взрыва. Они представляли его прижатым к рычагу управления высотой, выжимающим мотор на полную мощность, судорожно стиснувшим зубы, стремящимся осуществить последнее яростное желание бросить самолет на это поле, в которое он зароется своей горящей шевелюрой. Слова, более не подвластные контролю сознания, подчеркивали ритм этой отчаянной борьбы.

– Только бы крылья выдержали!

– Слышен звук мотора.

– Вот он, над нами.

– Место! Место!

Однако никто не сдвинулся. Крылатый факел был уже в десятке метров над полем, и все с ужасом подумали об этом безумном приземлении, когда раздался вопль:

– Он прыгает!

Полыхающая масса отделилась от самолета и упала на землю. В ту же секунду горящий самолет, глухо ударившись о соседнее пшеничное поле, вонзился в землю передней половиной корпуса.