– Управление сдал! – коротко отрапортовал он.
– Управление принял, – нехотя ответил командир.
– Давай быстрее! – поторопил Гущина Сокол, когда тот проходил мимо него в дверь и крикнул вдогонку: – Как фамилия?
– Гущин.
– Давай, Гущин! – напутствовал его немного приободрившийся Сокол. – Еще и поощрение выпишем: дескать, в сложной обстановке пилот Гущин не растерялся…
Недослушав, Алексей вышел из кабины. Решение у него уже созрело, когда он смотрел на раскатившиеся по полу кабины разноцветные детальки от конструктора, на лоснящееся лицо Сокола, вспоминал просящие глаза женщины из фонда помощи и ее слова: «Там в детдоме пацан один, Пашка… Он очень ждет…»
И, заглянув в темноту трюма, Гущин крикнул:
– Эй, бойцы! Приказ начальства! Открепляйте ремни.
Солдаты засуетились, подчиняясь приказу. Медленно раскрылся задний шлюз самолета, в чрево машины тут же ворвался ветер, обдав солдат своим ледяным дыханием. Ремни были убраны…
…Отец и сын Микульчины мерзли на озере, сидя в надувной лодке. Они удачно стащили у жены и матери литровую бутыль самогона, пока та лазила в подпол за картошкой, и спешно отправились на рыбалку. Но на этом их везение кончилось: едва они успели принять по стакану ядреной, настоянной на хрене и смородиновом листе самогонки, как началась гроза. Оставаться на воде было опасно, и отец, проявив благоразумие, скомандовал:
– Все, сматывай удочки!
Беспечная молодость сына, а также нежелание попадать под горячую руку матери, уже наверняка хватившейся пропажи, вселяли упрямство в Микульчина-младшего.
– Да ладно, в такую погоду самый жор! – отмахнулся он и, стремясь раздобрить отца, поднес ему полный стакан. – Держи! За улов!
Старик, еще чуть сомневаясь, взял кружку, оба выпили. Крякнув от удовольствия, отец поднялся и, протянув руку, закусил огненную смесь луковицей.
Вдруг он покачнулся. Неподалеку послышался страшный удар. Отец и сын синхронно вздрогнули и в испуге повернули головы, однако разглядеть сквозь темень и хлеставший дождь ничего не смогли. Следом раздался еще один удар. Рыбаки в страхе переглянулись, инстинктивно подавшись друг к другу. Затем озеро огласил жуткий всплеск. Взметнувшиеся воды окатили обоих, в один миг вымочив одежду, лодка подпрыгнула и опустилась обратно, зачерпнув воды, которая тут же натекла в обувь – высоченные резиновые сапоги оказались полны по самые уши. Ошалелые рыболовы увидели, как прямо перед ними из глубины медленно всплывает морда дорогущего джипа, кокетливо перевязанного подарочной лентой…
С минуту отец и сын молчали, не в силах вымолвить ни слова от неожиданности. Затем старик, заикаясь, произнес:
– Я ж тебе говорил – кончай пить! Какая хорошая самогонка ни будь, а меру знать надо…
…Алексей Гущин оглядел наполовину опустевший трюм и удовлетворенно мотнул головой. Теперь здесь остались только контейнеры и корзина с цветами. А это значит, что пострадавшие получат свою помощь и усилия не пропали даром. Алексей возвращался в кабину с легким сердцем. Он не думал о том, во что выльется гнев Сокола, когда тот увидит, каким образом был приведен в действие его приказ. Гущина радовало, что он сумел помочь людям. Теперь можно было выбираться из грозы.
– Управление принял! – сообщил Алексей, садясь на свое место.
– Управление передал, – отозвался командир и добавил негромко: – Давай, Леха!
Самолет по-прежнему трясло, но машина существенно полегчала, и выровнять ее стало проще. Медленно, стараясь не ошибиться, Гущин преодолевал крен, возвращая самолету нормальное положение. Алексей почувствовал былую уверенность, машина снова подчинялась ему, становилась послушной в его умелых опытных руках. Меж тем внутреннее напряжение не исчезло, и Алексей продолжал борьбу. Мокрый от пота, он все-таки поднял самолет на нужную высоту. Облачность ушла вниз, турбулентность стихла. Командир, все это время не сводивший глаз со своего пилота, готовый прийти на помощь в любую секунду, одобрительно подмигнул ему. Гущин сделал это!
В кабину заглянул Сокол, произнеся единственное слово:
– Ну?
– Будет вам мягкая посадка, – ответил Гущин, скрывая усмешку.
Сытое лицо Сокола стало довольным. Повеселев, он хлопнул Гущина по плечу и поспешил обратно – ему не терпелось проверить, в каком состоянии его груз.
– Натерпишься тут с вами, – все-таки попытался он уколоть пилотов.
Но те проигнорировали его слова. Гущин с чувством выполненной миссии вел самолет, командира же раздирали противоречивые чувства: он был и счастлив, что все остались живы, и стыдился, что за это пришлось заплатить такую цену. Осознание этого омрачало радость победы. Признаться, довольно паршиво было у него на душе, и он отвернулся от Гущина.