В любом случае — Зур терпеливо ждет, одновременно впитывая все тонкости профессии. Он знает — его время придет рано или поздно. Надо не суетиться, закручивать все гайки по регламенту и учиться на слух определять любую потенциальную проблему.
Механик вытирает ветошью руки и бурчит:
— Десять минут и заканчиваем подзарядку. Можно будет повторно проветриться. И скажи коку, чтобы еще чай поставил. Не успели с базы выйти, как он бросился изничтожать запасы перца. У меня до сих пор глаза слезятся от его стараний.
Дав задний ход, будущий повелитель железа исчезает, попутно придавив к переборке замешкавшегося Юнгу. Тот надраивал очередную бронзовую хрень и буквально не успел втиснуться в ближайшую нишу между ящиками. Но такова судьба у стоящего в самом низу пищевой цепи. Любой из матросов может отловить его и пристроить к делу, спихнув нудную работу, дабы исчезнуть из вида и забиться в укромную щель. Это потом, по боевой тревоге каждому найдется, чем заняться. Сейчас же, в своих водах, треть экипажа изображает подобие бурной деятельности. Еще треть тянет лямку на боевых постах, а остальные додремывают в надежде на скорый обед. Ночной завтрак уже почти переварился, время набить брюхо еще раз.
— Шестая склянка! — бодро пролетает по коридору. — Миски к приему пищи готовь!
Дождались…
— Кренит нас вправо! — ругается Штырь. Он — любимчик капитана, может прочувствовать поведение лодки еще до того, как начнутся неприятности. Сейчас криволапый орк придерживает одним пальцем-сосиской штурвал и морщит нос. Железная дура перегружена едой, торпедами и кучей разнокалиберного барахла. Но для рулевого важно не это. Для него важно, чтобы лодка шла «как по ниточке», а для этого бедолагу надо перецентровать. — Эй, крабы запойные, пару тяжелых ящиков к левому борту, махом!
Со Штырем никто не спорит. Он — единственный из первого состава экипажа, кому кэп прощает рукоприкладство. Первый после бога считает, что чуть-чуть дать в рыло за косяк — это не нарушение, а воспитательный процесс. Кто с первого раза не понимает, тому уже добавит сам командир. Но кулак у него раза в три больше, чем у рулевого, да и бьет в сердцах. После его «внушения» от переборки обычно отскребают.
Прогремели сапоги под центральным постом — это в узкой выгородке рядом с накопителями моряки муравьями вцепились в ящики.
— Легонько! Аккуратно! Не урони!
— Эй, захребетники! — в люк на нижний уровень протискивает морду Зур. Он как раз пробегал мимо и обратил внимание на суету под ногами. — Это запчасти к двигателю. Если уроните, Бдык вас в бараний рог свернет!
— Твою маму! — орут ему в ответ, хлопнув неподъемный ящик на растопыренные лапы.
— И вашу маму тоже свернет, вы механика знаете, — довольно скалится Зур.
Через десять минут матерщины два ящика меняются местами.
— Перекантовали! — рапортуют снизу, отвлекая рулевого от медитации. Штырь поглаживает штурвал и опять морщит нос.
— Пару волосков бы убрать… В центральном коридоре правый борт чуть утяжелить!
Экипаж с облегчением вздыхает. Вдоль кубриков и под мешаниной труб лежат ящики с едой и разной мелочевкой. Такие, что в одиночку можно переставить. Но это все лучше, чем проклятые запчасти.
Еще час народ суетится, натыкаясь друг на друга и пихаясь острыми углами. Наконец, после очередного «тетриса» Штырь перестает хмуриться и убирает лапы со штурвала. Все — лодка идет ровно, без вмешательства со стороны.
— Свободны, салаги! И только попытайтесь мне коку барахло выдавать с одного борта, заставлю заново все перекантовывать!
Убедившись, что одну проблему удалось спихнуть, матросы испаряются, дабы не отловил еще кто страждущий. До следующего приема пищи нужно стать призраком. И только Юнга недоуменно вертит башкой, пытаясь понять, куда все исчезли. Именно его и замечает доктор, высунувшись в коридор.
— Эй, ты! Ползи сюда, задохлик… Значит, мне нужно бинты перемотать. Поэтому встаешь сюда, держишь так и лапы не отпускаешь. Понял?
Через два часа Юнгу выталкивают обратно. Лапы у него заколдобились и не шевелятся вообще. Так и ходит, натыкаясь на все вокруг…