Они подходили уже к террасе четвертого отряда, и по всему было видно, что приготовление к конкурсу у Тани Рублевой идет полным ходом. На столе лежали склеенные из бумаги и покрашенные в черный цвет каски, в углу террасы — деревянные автоматы. Пионеры мастерили что-то из марли и алюминиевой проволоки, взятой, видно, все из той же катушки, которая шла на обручи хула-хуп.
— Это голуби у нас будут, — улыбнулась Таня на вопрос Ивана. — Мы решили «Витю Черевичкина» инсценировать. Чудесная, знаешь, песня, а почти забытая.
— Все новое — это хорошо забытое старое? — рассмеялся Иван.
— Вот именно, — согласилась Таня. — А вы что?
Иван пожаловался, что инсценировка у него горит, и Таня задумалась.
— А ты тоже военную возьми, песню-то, — предложила она. — Им ведь только подавай военные… — Выглядела Таня этаким подростком: в синей курточке с погончиками, в узких техасах, волосы короткие, жесткие, выгоревшие на солнце. Небольшие глаза за толстенными стеклами очков светились умом и приветливостью. Иван почувствовал, что ему очень просто и хорошо с Таней, он уже верил, что инсценировка обязательно получится.
Остановились на песне «Дан приказ ему на запад…»
— Понимаешь, можно так! — говорила Таня. — На сцене… стол, на нем табличка…
— «Запись добровольцев»!
— Да. Секретарь ведет запись… а хор за сценой: «Уходили комсомольцы на гражданскую войну…».
— И вот остаются эти двое… — продолжал Иван, представив себе уже почти всю сцену и радуясь, что дело-то, оказывается, не такое уж и сложное. — И он ей «напиши мне письмецо…»
— А девчонке красную косынку обязательно! Чтоб в духе времени… И всем котомки… тощенькие такие — в дорогу же!
— Слушай, Тань, а конец так: секретарь остается один… и поворачивает табличку другой стороной, а там: «Комитет закрыт…»
— «Все ушли на фронт!» — Таня шлепнула ладонью по столу. — И песенка удаляется, удаляется… Обязательно к баяну подключи негромко барабан.
Иван положил руку на плечо Пинигиной, которая (и он это отлично видел), глядя на вожатых, таких забавных в эти минуты, постепенно оживлялась, оживлялась, заражалась их выдумкой; брови ее раздвинулись, лицо просветлело.
Положил ей руку на плечо и сказал:
— Солистка у нас вот.
— Что вы, Иван Ильич, какая из меня солистка! — испугалась Мария Стюарт. — Я и пою-то, как… курица лапой!
— Ну да! — возразил Иван. — Помню я твою « молдаванеску »…
— А-а-а, — обрадовалась девочка. — Так тогда же надо было!
— Тогда печь дымила, дым шел, а теперь — «огонь». Понимаешь? Горим.
— Понимаю… Ну, а кто же солист?
— Да хотя бы Ширяев. Он у нас всех перекричит.
— Ой, перекричит! — вроде бы и возразила Пинигина, но возразила таким тоном и с таким выражением на лице, что ясно было: знаю, мол, Ширяева горластого.
— Ну, как?
— Ладно уж, — вздохнула Мария Стюарт, — попробуем.
Попрощались с Таней и отправились домой.
«Славная девушка, — думал Иван о Тане, — разом нашли общий язык. Вот и с Зоенькой… С ними чувствуешь себя свободно, говоришь без оглядки, с ними просто и хорошо. А с Ириной… Эта, наверное, много мнит о себе, воображает, что красавица… Нет, надо подружиться с Таней. Или с Зоей?.. Только не с Ириной. Только не с ней!»
Юрка Ширяев тоже поотнекивался для порядка, но по всему было видно, что предложение вожатого ему, Юрке, польстило.
Оставалось подобрать кого-то на роль комсомольского секретаря. Иван спросил у ребят, кого бы они предложили на роль секретаря?
— Бочу, Бочу! — со смехом закричали сразу несколько человек.
Бочей прозвали в отряде Севу Цвелева. Сева — серьезнейший толстячок. Голос у него почти бас, ходит Сева вперевалочку, перед тем, как что-нибудь сказать или сделать, подумает — голову набок.
Секретаря играть сразу же согласился.
— Секретаря? Это можно, — пробасил. — Это я обожаю. — И пригладил чубчик на своей запорожской голове.
Приступили к репетиции.
Глава 9
Иван сидел среди зрителей и отмечал про себя: дрогнул голос у солиста Юрки, слишком уж была убита горем Пинигина, кто-то из хора «дал петуха»… Но Боча настолько вошел в роль секретаря, настолько важно выдавал добровольцам красные книжицы и жал руки, что, в общем, инсценировка понравилась, вожатые с улыбкой оглядывались на Ивана и Анну Петровну, пришедшую на конкурс в самую последнюю минуту, Иван тоже поглядывал на педагога и в который раз за этот день думал: «Вот так-то, Анна Петровна!»