Гена Муханов предлагал использовать для дальних полетов хвостатые кометы, художник Небратов мечтал писать картины не красками и карандашами, а тем, из чего радуга. Юрка же Ширяев прокопал тоннель через ядро земли насквозь. Чем добираться самолетами и пароходами, не лучше ли — метро? Наикратчайший путь, ни ветра, ни дождя… Фантазия Севы Цвелева не поднялась выше какаопровода.
— Просыпаюсь это я, — бубнил невозмутимый Боча, — открываю краник над кроватью, и — пожалуйста.
— У, обжора!
— Одно на уме…
— Тогда уж точно, лопнешь!..
— Заткнись, а то какао захотелось…
Боря Анохин ерзал на месте и вообще пребывал в явном нетерпении, а когда очередь дошла и до него, округлил глазки и начал:
— Сегодня утром… когда все вы еще дрыхли без задних ног, я выглянул из палатки. И — вот на этом самом месте они пасутся. Такие волосатые, с такими клыками. Я спрашиваю: вы кто такие будете, товарищи? Признавайтесь, не то зажарим на костре! Ну, они и признались: мамонты, — говорят, — мы. Доисторические.
Потом пели песни: туристские, пионерские, о геологах, о пиратах. А когда костер сожрал все запасы хвороста и его огненные ресницы стали слипаться, Иван объявил, что пора на покой, тем более, что завтра предстоит ранний подъем.
Двое мальчишек, неряхи из бригады кораблестроителей, почему-то остались бездомными, и Иван определил их в девчачью палатку. Но хозяек это не устраивало.
— Их-то — к нам? — пискнула Люся-хиленькая.
— Их. А что такое?
— Мы сейчас посовещаемся, — Люсина голова исчезла, в палатке некоторое время шушукались, слышно было, как прыснула Мария Стюарт, и Люся снова высунула голову с косичками-хвостиками.
— Нам сопливых, Иванлич, не надо. — Исчезла.
— Это еще что такое? — строго спросил Иван, а сам чуть не расхохотался.
— Если бы Ширяева, то пожалуйста, — пропищала Люся из палатки.
Иван поморгал глазами, но решил, что расспрашивать дальше не стоит. Пришлось потребовать категорическим тоном:
— Если через пять минут ребята не устроятся, расселю всю вашу дружную компанию!
У строптивых хозяек вышла заминка — как можно их, таких хороших, расселять? Опять пошептались, и все та же Люся огласила решение совета:
— Хорошо, Иванлич. Но только у порога.
— Давно бы так, — сказал Иван и, пожелав всем спокойной ночи, направился к своей палатке.
Лагерь еще побубнил немного, повозился и затих.
Глава 31
На утро следующего дня кораблестроители накачали автомобильные камеры, прикрепили их веревками к щитам и спустили готовые плоты на воду. Лагерь, между тем, сворачивался, грузы поступали в гавань. В одиннадцать ноль-ноль команды были выстроены на берегу, под звуки барабана капитаны взошли на корабли и, когда запел горн, подняли флаги на мачтах.
Погрузили пожитки, погрузились сами, и порядком осевшие плоты стали выплывать на стремнину. Над рекой неслось: «Дрожите, лиссабонские купцы!»
Постепенно плавание стало даже нравиться Анне Петровне. Она сидела на специально для нее сооруженной скамье на самом большом из плотов, на котором был навален ворох рюкзаков и управлял которым физрук Филимонов.
Анна Петровна смотрела на плывущие мимо камыши, на лес, виднеющийся за ними, и на душе делалось спокойно и хорошо.
Теперь и первый походный день она не могла вспомнить без улыбки. Сколько она натерпелась в этих проклятых оврагах! Когда ноги устали и сделались непослушными, она начала падать. Один раз так прямо покатилась с обрыва и запуталась в колючем кустарнике. От стыда и злости захотелось сесть и зареветь. И заревела бы, наверное, не будь рядом Филимонова… А потом эти корни… Вот расскажи в учительской, как жевали корни, — никто не поверит, скажут: фантазия какая-то дикая.
Плот сонно скользил вместе с текущим зеркалом реки, подминал под себя отражения редких облаков, и мысли Анны Петровны обратились к прошлому, к детству, в котором, наверное, должно было быть, но никогда не было ничего подобного: не было пионерского лета, не было вот такого плавания, не было этого умиротворения и красоты, покоя и тишины…
Был рабочий поселок в унылой солончаковой степи, большая семья рабочего депо, вечный запах пеленок в доме. А сразу за оградой грохотала станция, ревели паровозы, лязгали составы, угольная пыль, как черный снег, покрывала листья подсолнухов в палисаднике.