— Иван Ильич, кого вы ищете?
Глядя себе под ноги, подошел ближе.
— Да вот удрали. Четверо. С утра еще. У вас лишних нет? — кивнул на купалку.
— А мы-то думали, вы нас… — блондинка, встретив укоризненный взгляд подруги, расхохоталась.
Тут Иван коротко взглянул на Ирину. И почувствовал, что во рту сделалось сухо. Стало неловко торчать одетому перед девушками в купальниках, неловко отводить взгляд на лес, на песок, на воду, куда угодно, хотелось почему-то убежать. Но беленькая, кажется, Зоя (или Зина), как нарочно была расположена к разговору.
— Как же это, а? — сочувственно покачала она головой. — Так ведь можно и без отряда остаться: сегодня четыре, завтра четыре… — И снова звонкий белозубый смех.
— Вот смейся, смейся, Зоенька, — заговорила Ирина. — Возьмут и наши убегут…
«Как она ласково… Не Зойка и не Зоя, а — Зоенька!..»
— Ну что ты! — возразила Зоенька. — Я их предупредила: не будете слушаться, вздумаете убегать, Ирина Дмитриевна ничего вам больше не расскажет! — И, повернувшись к Ивану: — Ирочка у нас как Шехерезада… Каждый вечер ребяткам сказки рассказывает…
— Сказки? — набравшись смелости, Иван взглянул девушке прямо в глаза. — Тысяча и одна ночь?
Секунда, полторы, две. Ресницы опустились, Ирина приподнялась и села, обняв руками загорелые колени.
— Допустим. А что?
— Да нет, ничего, я просто…
Тут Зоенька стала упрашивать Ирину рассказать еще раз ту арабскую сказку, где про ласточку и принца, сейчас же рассказать, вот здесь, пока Иван…»
— Куда за купалку! — неожиданно крикнул физрук, приставив рупор ко рту. — Сколько раз можно говорить — за купалку нельзя! А ну, назад! — И, глянув на часы, сказал, обращаясь к вожатым:
— Ирина Дмитриевна, Зоя Прокопьевна, через пять минут придет другой отряд.
— Пока придут да пока разденутся, — сощурившись на физрука, пропела Зоенька.
Иван решил, что ему в самый раз удалиться.
— Пойду… Куда же они, черти?.. — сказал он как бы уже сам себе. Повернулся и пошел.
— Э, плюньте, не ищите! — беспечно крикнула Зоенька. — Спать заявятся. Составьте-ка лучше нам компанию.
— Я купаюсь ночью. После отбоя, — обернулся Иван. — Некоторые боятся. Особенно девушки… а я люблю.
И стал подниматься по косогору, заставляя себя думать о пропавших пионерах. Сделал несколько шагов, подумал: «Какая гордая!» И произнес с Ирининой интонацией: «Допустим. А что?»
Глава 4
Духота и палящее солнце особенно чувствовались здесь, в лагере, вдали от воды. Шиферные крыши корпусов, складов и хозяйственных построек, асфальт дорожек, противопожарные бочки и щиты — все раскалилось и струило зной.
У одной из палат проводили какую-то математическую игру, у другой пели под баян, на площадке с дощатым настилом массовик учил ребят таджикскому народному танцу, на футбольном поле грязные и потные мальчишки гоняли ленивый мяч; кто-то поливал из леек клумбы. Время от времени возникал где-нибудь шум, слышались крики вожатых.
«Лютиков, ты куда? Кто тебе разрешил?»
«Я спрашиваю в последний раз, кто это сделал?»
«Ильина, тебе что, особое приглашение?»
«Как не стыдно! Пионеры, а позволяете себе!..»
«Начнем сначала, три-четыре!»
И всюду, где был хотя бы намек на тень, куда не доставало исступленное белое светило, крутили обручи хула-хуп. Дело в том, что со времен строительства лагеря осталась возле бани катушка с алюминиевым кабелем; пионеры наловчились разматывать кабель, обламывали виток, концы скрепляли — и обруч был готов. Это стало эпидемией. Куда ни глянь — проволочный обруч, тускло поблескивая, мечется вокруг талии, поднимается к шее, опускается к бедрам…
Ивана разморило. И думал он теперь только о том, как бы поскорее найти беглецов да дождаться ночи, когда спадет жарища, и он пойдет купаться. А если девушки приняли его вызов, будет вообще здорово!
«Должны же они что-нибудь есть, в конце концов», — эта мысль о беглецах привела его в столовую. Пожилая повариха, высунув в раздаточное окошечко кирпично-красное лицо, сказала: ага, заходил утром такой настырный пацан и выклянчил фуражку картошки. Набрал же целых две фуражки, но оно, конечно, жалко, что ли, картошки-то!
Иван пошел к северным лесным воротам. Нет, здесь никто не проходил, — ответили часовые. Тогда он зашагал вдоль высоченного лагерного забора. Сосновые горбыли, на которых поблескивали местами струйки смолы, были прибиты надежно и сверху заострены, так что вариант «через забор» отпадал сам собой.
Внимательно осматривая эту неприступную стену, Иван оказался в самом дальнем углу лагеря, где стоял какой-то склад. Между складом и забором была щель; протиснувшись в нее, Иван обнаружил лаз, возле которого валялась оброненная картофелина. Картофелина тугая, непроросшая — значит, недавно из овощехранилища…