***
Есть в сентябре прекрасные моменты. Это болгарский перец и черный виноград.
***
Грузчик из мебельного магазина, который занес мне письменный стол на 5 этаж, завис около книжного шкафа, рассказал, что любит читать и дал мне скидку в 100 рублей за удовольствие лицезреть книги. А вы говорите, в народе нет тяги к чтению! И пользы, говорите, нет никакой. Вот реальная польза – 100 рублей
***
Девушка в Сбербанке посмотрела мой паспорт и спросила: «Как к вам лучше обращаться?" Неожиданно для себя я сказала: «Эсмеральда». «Уважаемая Эсмеральда, позвольте вам предложить вклад…» – начала щебетать девушка. Вот ведь профессионал! Даже глазом не моргнула. До конца именовала меня Эсмеральдой.
***
До чего дошли маркетологи. Выпустили гигиеническую помаду для губ, которая помимо основной своей функции – гигиенично помадить губы – ещё призвана бороться с вечерним аппетитом. Как захочется жрать, пишут маркетологи более культурными словами, помажь губы помадой со вкусом апельсина и будет для мозга иллюзия, что натрескалась апельсинов. Мысль сама по себе прекрасна и в развитии своем может стать элементом светлого будущего наряду с таблеткой, заменяющей еду на неделю. О, как мечтаю о такой таблетке! И чтоб доставляли через телепорт непременно. Но одного не учли маркетологи – где они видели живую, нормальную человеческую женщину или девушку, которую можно вечером успокоить апельсином? Нигде не видели. Нет таковой особы. Я не встречала. В этом-то и просчёт, прямо-таки фиаско, братаны. Вот выпустили бы помаду со вкусом соленого сальца, озолотились бы по самые апельсины.
***
В суровом иркутском трамвае надпись: «Если я не найду дорогу, то проложу ее сам». Ощутила себя в танке.
***
Дочь приехала из лагеря «Ангасолка». Рассказывала интересное. Старший отряд носил название КПСС, расшифровывалось как «Коммунистическая партия самых старших», причем, последнее слово менялось каждый день на построении отрядов (советского строя давно нет, а построение отрядов в детских лагерях есть), все слова были на букву «с». Один день они были самыми суровыми, другой – самыми счастливыми, третий – самыми справедливыми и т.д. И каждый раз после произнесения названия отряда выходил кто-то вперед и с хитрым ленинским прищуром или с брежневским чавканьем говорил текущий девиз в духе «Счастливой дорогой идем, товарищи!», отталкиваясь от последнего слова в названии отряда. Сик транзит глория мунди, а не обожествление современной молодежью советских времен.
Вообще у них названия отрядов в лагере странные и смешные. Младший как-то назывался «Престарелые космоконфетки». В этом году отряд Гали был «Районом носков» (с девизом «Нас не найти и не сломать»).
***
Нужно вводить еще один грех на исповеди – пребывание в Фейсбуке во время Великого поста.
***
Если бы панки моей молодости, ослепительные в своей отвратительности, знали, что их прически в 21 веке будут носить сладкие юнцы в узеньких коротких брючках. Если бы зэки моей молодости, на чьих веках было написано «не будите, они устали», знали, что партаками в 21 веке будут покрыты нежные девичьи шейки, спинки и ножки. Только я не меняюсь. Всегда была панком, им и осталась, только в душе, потому что идея для меня всегда важнее внешних проявлений. А за татуировки сойдут витиеватые шрамы на сердце.
***
Наблюдала на рынке. Идет огромный мужик в сине-оранжевой робе, в кирзачах, весь какой-то мазутно-закопченный. И несет книжку репродукций художественных произведений, в целлофане, но явно дешевую, из популярных серий. Несет немного на отлете, как бы боясь испачкаться. Навстречу – трое коллег в таких же робах. Мужик показывает книжку и басит: «Своей подарю». Другой рассматривает внимательно и говорит: «А, это ж Тициан, древняя порнография». Все довольно смеются.
***
Еще про молодежь и поэзию. Вчера заглянула дочери в дневник, а там: "Выучить письмо Татьяны". Галя летом "Евгения Онегина" прочитала и даже выдавила несколько одобрительных междометий по его поводу; я ликовала и лелеяла дерзновенные надежды.
"Учила письмо?" – спросила я. "Нам сказали – начинать", – туманно ответствовала дочь. "А заканчивать надо?". Дочь вздернула бровь. А меня понесло: «Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать?». Галя вставила наушники. «Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать». Галя закрылась учебником. «Но вы, к моей несчастной доле хоть каплю жалости храня, вы не оставите меня», – патетично взвизгнула я. Дочь сказал строго: «Мама, не надо сейчас». Но меня было не остановить, меня понесло до «добродетельная мать».