— Там Сэрайз, Шайли, Асель… Нитсу… — продолжала хрипеть Йонсу, стискивая руку Майриора. Он старался не замечать, как сильно дрожь пробирает их обоих. — Мы… не одни. Они остались. Ты понимаешь? Мы должны им помочь, — Йонсу закашлялась, точно в ее горле оказалось слишком много слез, как в его — собственной крови.
Вода и кровь. Когда-то они соединились, чтобы создать Мосант.
Майриор понимал. Он видел: Сэрайз держала Асель и Шайлиана за руки, удерживая мрак пламенем души, а Шайлиан удерживал Нитсу. Но разве призрачное пламя могло победить ночь? Они были связаны во всех мирах. Чернильный туман подбирался к четверке; сила Висмута гасла и хирела здесь, около него, с каждой новой каплей потерянной крови уползая прочь. Они сочились из шрамов внутри — когда Майриор получил первый? Он помнил. В тот день, когда отдал часть своей души Лете Инколоре, чтобы она могла путешествовать между мирами; другой шрам — когда подарил вторую часть Виттарии. Остатки души срослись криво, слабо и кровоточили. Откуда столько света внутри? Он давно, давно должен был кончиться… Разве не этого боялся каждый бог Ожерелья? Разве не потому Трид начал эксперименты, а другие боги — убивать друг друга? Разве не из-за отчаянного страха погаснуть Астат и Висмут уничтожали Мосант, ее людей?
Голубое пламя Сэрайз приобрело серебристую сердцевину. Майриор глубоко вдохнул. Лунная принцесса сумела пробудить внутри отголоски его крови. Но их не хватит. Нет, не хватит. Последний шанс дать новую жизнь творению растворится в ночи, а третья карта с символом весов укажет неправильный путь — Пепельный мир.
Если душа раскололась два раза, неужели он не сможет пережить третий?
От удивительной силы внутри звенела каждая жила. Майриор с трудом выдохнул — Йонсу с беспокойством повернулась к нему, но голос исчез в гуле. Кровь пульсировала по венам, загоралась и снова гасла, пока все же не покорилась пламени, дарящему долгожданную прохладу. Оно начало пробиваться сквозь кожу. Краски возвращались. Волосы Йонсу вновь вспыхнули золотом, глаза — зазеленели. Изморозь ушла с ее лица, оставив слезы и пятна серебра. Мрак опал на дно мира, собираясь у самой ртутной пленки. Вдалеке гасла пробудившая его от отчаяния луна.
«Одну — тебе, принцесса, — подумал Майриор. — Ты достойное продолжение».
Боль разрезала душу, минуя старые раны. Впервые Майри увидел часть души в реальности: легкое, точно перышко, полупрозрачное полотно оторвалось от него и полетело к Сэрайз. От охватившей слабости подкосились ноги. Йонсу подхватила его, в беспокойстве заглядывая в лицо изумрудно-малахитовыми, цвета матрицы, глазами.
— Не вздумай, — донеслось сквозь гул в голове. — Я прошу тебя, не надо!
Если душа раскололась три раза, имеет ли смысл удерживать четвертый кусочек? Мир превращался в чистый свет. Майриор выцепил в расслаивающемся мире силуэт Шайлиана и подумал, что если бы мог, то выбрал бы для наивного вампирского принца не такой ущербный кусок — а то все последующие поколения будут вспоминать, какой же старый бог был мудак. Всплеск боли оказался мимолетным, неявным, неярким. Дрожащее полупрозрачное полотно, тлея по краям, попыталось пробиться к Шайлиану, но хлыст из мрака отогнал его в сторону. Руки Йонсу дрогнули, и Майриор резко перестал их чувствовать. Тело начало безвольно падать вниз. Перед глазами бродили зеленые искры; Майри ощутил далекое тепло, будто в оторванный осколок души вплелось что-то родное и, безусловно, давно ожидаемое…
Последним чувством Майриора стала раскаленная добела душа и жидкий свет, в который он уходил навсегда. Пламя обняло его, и Майри растворился в блаженстве, в тысяче языков пламени, сливающихся в стремительном вихре серебряного мира.
Комментарий к Глава 125 Эклектика
Напоминаю - https://vk.com/lantaniumofficialpage?w=wall-130710840_4436
========== Эпилог ==========
Альбиус Чарингхолле вытер меч. Все стихло — эхо и предсмертная мука. Осколки стекла, пятна серебристой крови устилали путь, но Альбиус был рад этому: достижение цели получилось прочувствовать, как ничто другое в жизни.
Но рано выбрасывать меч, Белые миры Ожерелья — не единственный зал, который он желал посетить, а Астат — не единственный недобог, смерти которого Альбиус жаждал.
Бой длился долго, и не всегда Альбиус верил, что победит. Каждое ранение отрезвляло. Каждая атака врага — напоминала, для чего он ворвался в зал. Идея в голове, желание доказать себе и другим, ненависть к недосказанности… И если каждая цель будет столь яро отстаивать жизнь во свету, если каждая победа будет иметь такой вкус — что ж, Альбиус действительно поверит, что выбрал правильный путь.
Альбиус убрал меч в ножны. Ему было необходимо отдохнуть. Бой длился слишком долго, и слишком много провалов в бездну он открыл, сражаясь с Астатом. Тьма хороша в сравнении. Пусть бесконечные залы замка восстановятся — тогда он посетит каждый. Смахнув со лба рыжие пряди, Альбиус прошагал к балкону. Каблуки сапог стучали по камням, плащ невесомо летел за спиной. Ветер, отрезвляя, бил в лицо. За время, пробытое с Астатом, Альбиус забыл, каков на вкус ветер.
Наверное, на этот балкон любил выходить Владыка Белых миров: открывавшаяся взору бездна красноречиво напоминала, что ждет каждого, не нашедшего признание и цель в жизни. Для Альбиуса бездна стала переплетением цветов. Самодовольно улыбнувшись, он облокотился на перила.
Весь замок его, только его. Альбиус уже достаточно искусен, чтобы убивать и очищать залы Ожерелья мира.
Пути назад нет — пока шла борьба с Астатом, Чарингхолл истлел окончательно, забрав с собой Шэстелианну и всех, кого он знал. Альбиус не жалел. Жалость ничего не изменит. Нет, ничего, он был уверен, и никто бы не переубедил в обратном. В середине боя Альбиус едва не поддался мысли сбежать и спасти родину, но не стал этого делать. Он не нашел достаточных причин. Женщина, не пожелавшая быть рядом, дело предавшей его богини — пожалуй, Чарингхоллу давно надо было обратиться в песок времени и опасть на самое дно мира, где собираются все нечистоты. И пусть голосок Бетельгейза говорил внутри обратное. Ничего. Он одержит победу и над ним.
Склонившись над бездной, Альбиус заметил беснующееся во времени ртутное облако и ухмыльнулся. Возможно, когда-нибудь он сбросит Висмуту какой-нибудь ненужный мир — пусть поверженный божок позабавляется в пустоте. Хотя, наверное, Висмуту было и так неплохо в бездне. Тем более, что Аргенто потухла усилиями Теллура.
— И как? — обратился Альбиус к воздуху, зная, что малахитовый странник услышит. — Почувствовал вкус победы?
Теллур обосновался рядом. Зеленый, расшитый золотом жакет притягивал взгляд.
— Не особо. Мне больше нравится процесс, — пояснил он. В каштановых кудрях гуляли искры.
— Нужна цель, чтобы был процесс. Куда пойдем дальше? Есть у меня одна идея… — Альбиус мстительно сощурился.
Теллур звонко рассмеялся.
— О, нет. Ты туда не попадешь. Дверная ручка в Серебряный мир исчезла, осталась только замочная скважина. Из нее рвется свет, с каждой мыслью все ярче. Я сумел заглянуть туда раньше, но сейчас… — Теллур пожал плечами, по-прежнему улыбаясь. Альбиус пронзил его взглядом.
— И что увидел? — со жгучим любопытством спросил он.
— Два мира, связанных металлическими цепями. В одном — его потомки и дети его сестры, во втором — их создания, вампиры. Миры были бы рады оторваться друг от друга, но у Джея свой взгляд на все, как всегда.
— Джей? — Альбиус первый слышал это имя.
Теллур проводил взглядом летящую над Ожерельем Виттарию-странницу.
— Майриор Джей Десенто. Он ненавидел вторую часть имени, считал, что отец дал ее как указание на смертное происхождение… Мол, слишком простое, некрасивое. Я побоялся сказать, что Джеем назвала мать, а не Трид, упокой свет его душу. Трид так ждал победы сына. Жаль, не увидел триумфа.