Кинтаро с каменным лицом снял с себя его руки и отступил на шаг. Рядом с ним встал Итильдин, уже оправившийся от потрясения. Щеки его цвели бледным румянцем, ноздри раздувались от сдерживаемого гнева.
– Вы что, не верите мне? – жалобно сказал Альва в синем мундире. – Дьявольское пламя, как выражается Лэй, я же специально выбрал этот мундир, вы меня в нем видели миллион раз! Я могу доказать, что я настоящий! Рассказать, как мы встретились? Сколько раз ты поимел меня в своем шатре, вождь эссанти, после того большого пира в становище в честь моего освобождения? Я бы сказал точную цифру, если бы, черт возьми, считал! Или сказать, какого цвета были стены в нашей спальне в Фаннешту? Они были розовые, и этот цвет меня дико раздражал! А вот амулет, который мне подарили в Уджаи, я никогда его не снимал! – крикнул он, доставая серебряную вещицу из кармана и швыряя им под ноги.
Двое других кавалеров Ахайре хранили молчание. Тот, что в цепях, прислонился к колонне и закрыл руками лицо, явно пребывая в отчаянии. Второй, у ног чародейки, смотрел на них свысока, губы его презрительно кривились.
– Может быть, хотите еще один экземпляр? Не стесняйтесь, заказывайте, – произнесла Дэм Таллиан с издевательской вежливостью.
Звенящим от гнева голосом ей ответил Итильдин:
– Вы насмехаетесь над любовью, леди, а это значит, вы никогда ее не знали. Судьба накажет вас за это, помяните мое слово.
– Что ты знаешь о любви, эльф! – Чародейка даже приподнялась, упираясь в подлокотники трона, потеряв свою напускную холодность. – Воображаешь себя опытным, много страдавшим? Я старше тебя и познала куда больше лишений, чем ты можешь себе представить. Ты был разлучен со своим возлюбленным – сколько, год? И уже требуешь, хнычешь, грозишься, хотя уж Древний-то народ должен быть привычен к терпению. А мне осталось ждать побольше, чем тебе. Триста сорок три года семь месяцев и шестнадцать дней, – она не сделала паузы для подсчета. Как будто всегда, каждый день помнила точную цифру. – Я делаю вам королевский подарок: берите того Альву, который больше нравится, и убирайтесь. Даю вам неделю на размышления. – И она исчезла во вспышке голубого пламени.
Альва в алом камзоле немедленно занял ее трон и развалился в нем, закинув ногу на подлокотник.
– Вы же знаете, что я настоящий, – сказал он надменно, задирая подбородок. – Только вам не хочется в это верить. Не тратьте время на уговоры, я все равно не собираюсь покидать эту уютную башню. Впрочем, – он провел рукой по бедру, – кое-какие аргументы я готов выслушать…
Альва в цепях тихо рыдал у колонны.
Альва в синем мундире подошел к Хатталю, безмолвно держащему в руках поднос с вином, и осушил полный бокал не отрываясь.
Хатталь смотрел через его плечо, и в глазах его было сочувствие. Сожаление. Горечь. Можно было поставить что угодно: он не слишком доволен своей службой и своей хозяйкой. Может быть, в его лице они найдут союзника против Дэм Таллиан.
Беглое дознание показало, что все три кавалера Ахайре обладают вполне точными знаниями о своем прошлом, а если что-то и забыли, то не больше, чем мог забыть настоящий Альва. Тот, что казался самым живым и близким, в гвардейском мундире, хлестал вино абсолютно так, как это делал Альва, и абсолютно так же вредничал, отказываясь отвечать на вопросы. Однако было понятно, что ответы он знает.
Когда Итильдин рискнул задать пару вопросов, на которые он и сам не знал ответа, например, какие цветы выращивала матушка Альвы в цветнике их фамильного поместья, они тоже не стушевались.
– Флоксы, – лениво протянул Альва в красном. – Глупые цветы.
– Анютины глазки и бархатцы, – отозвался Альва в цепях.
– Идиоты, – пожал плечами Альва в мундире. – Это были тигровые лилии. Она всегда говорила, что они напоминают ей отца. Вам еще не надоело? Я знаю способ лучше.
Он прижал эльфа к стене и принялся целовать взасос с таким пылом, что Хатталь со стуком поставил поднос и сквозь зубы проворчал:
– Чертовы извращенцы.
Кинтаро с трудом поборол желание заехать ему в зубы. Вместо этого он двинулся к трону Дэм Таллиан. Альва в алом камзоле взвизгнул и спрятался за трон.
– Н-не п-подходи! – крикнул он, как будто это могло остановить варвара.
Несколько обманных движений – и Кинтаро поймал его, без труда удерживая одной рукой за оба запястья, а другой за затылок. Альва сопротивлялся, тяжело дыша, но его сопротивление выглядело не слишком убедительно, особенно когда он застонал в рот Кинтаро и обмяк, прильнув к нему всем телом.
– Сволочь… грязный варвар… животное… – шептал он в перерывах между поцелуями, и это звучало, как просьба трахнуть его здесь и сейчас.