Пока они шли, сгустились сумерки, и тут, словно по волшебству, в намеченной ими ложбинке вспыхнул костер.
– О, не иначе нас дожидаются, – беспечно сказал Кинтаро, даже не замедлив шага.
– Хоть меч-то достань, – попробовал удержать его Альва.
– Это степь. Чего нам тут бояться, рыженький? Если уж на то пошло, чего вообще нам бояться?
– И то верно, – признал Альва, и настороженность его как рукой сняло.
В первый момент, подойдя к костру, они опешили. Сам лагерь не внушал ни малейших опасений: ожившая картина «Ужин в степи» – расставленный пестрый шатер, какими пользуются купцы с юга, оленина, аппетитно шкворчащая над огнем, небольшой походный бочонок пинт на десять с выбитым донцем, полный темного вина. Но те, кто раскинул лагерь, казались по меньшей мере странными.
– С маскарада, что ли, сбежали? – пробормотал Альва, единственный, кто сумел облечь свое изумление в слова.
Высокая черноволосая женщина, черпавшая вино из бочонка, с улыбкой отсалютовала им кружкой. Не то чтобы приветливо, а так, будто давно поджидала гостей, и вот они наконец соизволили явиться. Пожалуй, из трех обитателей лагеря она выглядела наименее экзотично. Смуглая кожа, волосы заплетены в четыре косы по степному обычаю. Высокие сапоги с отворотами, старинный кожаный панцирь с золотым тиснением на груди: геральдический дракон. Барсова шкура театрально повязана вокруг пояса, пальцы унизаны дорогими и дешевыми перстнями, искрящимися в свете костра – сапфиры, рубины, кошачий глаз. Сочетание крикливой роскоши и походной одежды навевало мысли о разбойничьем промысле или о традициях минимум трехтысячелетней давности. Оружия при ней не было, разве что нож в сапоге. Зато поодаль, у входа в шатер, лежал дивной красоты черный щит с искусно вырезанной головой льва. Позолоченная голова выступала из щита по самую гриву – натуральный криданский герб. Не может же она быть из цельного золота, верно? Тогда щит был бы неподъемным.
Двое других были мужчины, не напоминавшие высокую женщину ни одеждой, ни внешностью, ни даже расой. Один был закутан с ног до головы в ослепительной белизны плащ, как будто дело происходило не в степи за несколько десятков миль до любых, самых примитивных благ цивилизации, а в саду криданского королевского дворца. Вместо капюшона его укрывали длинные светлые волосы, стекая на плечи и спину, как расплавленное серебро. Глаза тоже были светлые, сияющие в сумерках, будто звезды. Плащ на груди был сколот фибулой в виде листа с капельками росы, невиданно тонкой работы, безошибочно указывающей на эльфийское происхождение. Или на крайне умелое подражание. Рядом с ним к опоре шатра был прислонен типично эльфийский клинок, больше напоминающий косу или копье: с длинной рукоятью, с широким лезвием в форме побега остролиста.
Третий член компании и вовсе вызывал оторопь. По виду явный степняк, причем степняк-эссанти: плечистый, высокий, всей одежды – кожаные штаны без признаков белья под ними, в косах орлиные перья, в ушах и на груди украшения из полированной яшмы, за спиной традиционный атаринк (а вот традиционного круглого щита не наблюдалось). Удивительным молодого воина делало другое. Его бронзовая кожа была сплошь покрыта замысловатым узором – то ли татуировка, то ли боевая раскраска, то ли ритуальные шрамы. На лбу выделялся стилизованный рисунок меча, направленного острием к переносице. Ни Альва, ни Итильдин никогда прежде не видели подобного образца варварского искусства. Выглядело диковато, но эротично.
Кинтаро, похоже, нисколько не был удивлен. Он первым шагнул к костру, и воин эссанти встал ему навстречу. Они хлопнули друг друга по плечам, пожали руки, как это делают в степи – за предплечья, а не за ладони; белозубо улыбаясь, обменялись фразами на своем языке.
– Милости прошу к нашему шалашу, – сказала женщина на всеобщем. По ухваткам она до боли напоминала капитана кавалерии или авантюристку из портовых кварталов Трианесса.
Несколько ошеломленные, Альва с Итильдином уселись у костра, причем как-то само собой получилось, что Альва оказался рядом с авантюристкой, а Итильдин – с мужчиной нечеловеческой наружности. Альва дорого был дал, чтобы взглянуть на его уши! А Кинтаро не отлипал от разукрашенного воина, глядя на него с таким восхищением, будто собирался отдаться ему прямо не сходя с места. Не исключено, что собирался.
Как принято всюду, где существуют традиции гостеприимства, их накормили, не задавая вопросов. Вино было густым и сладким, хлеб – душистым и свежим, оленина – хорошо прожаренной, отдающей пряными степными травами. Трапеза прошла в молчании, которое вовсе не вызывало неловкости. Все наслаждались едой и умиротворенным спокойствием, воцарившимся в лагере.